Светлые люди планета Земля
Модератор: 7Angel
- Кариша
- Наставник
- Сообщения: 872
- Зарегистрирован: 21 окт 2009, 20:40
- Пол: Женский
Светлые люди планета Земля
Философ Григорий Померанц и поэтесса Зинаида Миркина выстрадали свою мудрость, пройдя по фронтам Великой Отечественной войны, пережили сталинские лагеря и смертельную болезнь. Они всей своей жизнью заслужили право на назидание, и проповедь их проста: выйдя из поверхностных впечатлений, современный мир должен научиться созерцать собственную глубину. И тогда выяснится, что нет неразрешимых противоречий между людьми, культурами и конфессиями.
«В фильме "Беседы с мудрецами. Григорий Померанц и Зинаида Миркина" мы предоставили слово редчайшей породе людей – мудрецам, в истинном смысле этого значения, – говорит автор Ирина Васильева. – Григорий Померанц и Зинаида Миркина – это не только интеллектуалы и светлые умы нашего времени, а люди, к которым истина пришла через собственные страдания, биографию, ГУЛАГ, страшные испытания. Они изначально открыты небу, благодати. Таких людей почти не осталось. Несмотря на то что это люди уже преклонного возраста, они очень молоды душой. Самое поразительное, что вокруг них очень много молодежи. Каждый месяц они проводят семинар, на который приезжают молодые люди из других городов. На их сайте идет постоянный и потрясающий интернетовский щебет, где современное поколение задает им острейшие вопросы.
http://www.pomeranz.ru/
Меня настолько поразил этот контакт с молодежью, их живое общение на форуме в Интернете, что я решила сделать фильм. Получился такой острый диалог по четырем темам, которые Померанц и Миркина сами выбрали и много раз прорабатывали в своих книгах.
"Святое одиночество" о необходимости одиночества для человека и его духовного созревания.
"Вавилонская башня цивилизации" о том, как мы висим на волоске, что нам грозит, если мы не одумаемся, и сможет ли человечество преодолеть глобальный кризис.
"О смысле страдания" – необходимейшей вещи для духовного роста человечества.
И "Возможна ли чистая совесть?" о том, что компромисс в сложном социуме неизбежен, но важно помнить, что кесарю не причитается Божье!
Померанц и Миркина как истинные мудрецы говорят самые простые вещи: человек должен жить на своей глубине, а не суетой; мы имеем вероятный шанс погибнуть, если не будет нашими усилиями создано хоть небольшое творческое меньшинство, которое способно вытянуть на краю бездны стоящее человечество. И Григорий Померанц, и Зинаида Миркина являются этим творческим меньшинством и представляют собой абсолютный феномен. Они - маяки духовности. Нам иногда кажется, что кругом сплошное одичание, но на самом деле подспудные духовные реки все еще текут».
Вот здесь ссылки на передачи Григория Померанца и Зинаиды Миркиной
http://alexey-bodrov.livejournal.com/31898.html
«В фильме "Беседы с мудрецами. Григорий Померанц и Зинаида Миркина" мы предоставили слово редчайшей породе людей – мудрецам, в истинном смысле этого значения, – говорит автор Ирина Васильева. – Григорий Померанц и Зинаида Миркина – это не только интеллектуалы и светлые умы нашего времени, а люди, к которым истина пришла через собственные страдания, биографию, ГУЛАГ, страшные испытания. Они изначально открыты небу, благодати. Таких людей почти не осталось. Несмотря на то что это люди уже преклонного возраста, они очень молоды душой. Самое поразительное, что вокруг них очень много молодежи. Каждый месяц они проводят семинар, на который приезжают молодые люди из других городов. На их сайте идет постоянный и потрясающий интернетовский щебет, где современное поколение задает им острейшие вопросы.
http://www.pomeranz.ru/
Меня настолько поразил этот контакт с молодежью, их живое общение на форуме в Интернете, что я решила сделать фильм. Получился такой острый диалог по четырем темам, которые Померанц и Миркина сами выбрали и много раз прорабатывали в своих книгах.
"Святое одиночество" о необходимости одиночества для человека и его духовного созревания.
"Вавилонская башня цивилизации" о том, как мы висим на волоске, что нам грозит, если мы не одумаемся, и сможет ли человечество преодолеть глобальный кризис.
"О смысле страдания" – необходимейшей вещи для духовного роста человечества.
И "Возможна ли чистая совесть?" о том, что компромисс в сложном социуме неизбежен, но важно помнить, что кесарю не причитается Божье!
Померанц и Миркина как истинные мудрецы говорят самые простые вещи: человек должен жить на своей глубине, а не суетой; мы имеем вероятный шанс погибнуть, если не будет нашими усилиями создано хоть небольшое творческое меньшинство, которое способно вытянуть на краю бездны стоящее человечество. И Григорий Померанц, и Зинаида Миркина являются этим творческим меньшинством и представляют собой абсолютный феномен. Они - маяки духовности. Нам иногда кажется, что кругом сплошное одичание, но на самом деле подспудные духовные реки все еще текут».
Вот здесь ссылки на передачи Григория Померанца и Зинаиды Миркиной
http://alexey-bodrov.livejournal.com/31898.html
- justice
- Уважаемый
- Сообщения: 375
- Зарегистрирован: 14 дек 2010, 17:59
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Вообще -то еще О.Бальзак сказал:" Нет ничего совершеннее на земле, кроме несчастья"...Кариша писал(а): "О смысле страдания" – необходимейшей вещи для духовного роста человечества.
Я смотрела передачу об этой удивительной паре, по телеку, и устыдилась, что не знала их раньше. Удивительной судьбы, любви и мудрости, невероятной ясности и тонкости ума, несмотря на возраст, и какого-то внутреннего света и покоя..
Я -с Вами, Ангелы -с нами, Мир- всем, Гармония -во всем!
- Кариша
- Наставник
- Сообщения: 872
- Зарегистрирован: 21 окт 2009, 20:40
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Да justice и меня накрыло, когда слушала лекции
А какие стихи чувственные Зинаиды Миркиной
Что значит счастье? Счастье - это
не я. - Исчезновенье "я".
Совсем чиста душа моя,
совсем порожняя посуда,
в которую втекает чудо
из половодья бытия.
"Не я, не я", а только это
живое половодье света,
наплыв преточного огня.
Есть только он, и нет меня!
Вопросы? Но к чему вопросы,
когда костер души разбросан
по всем мирам, и угольки
его то здесь, то в поднебесьи, -
то звездной россыпью, то смесью
лесов весенних и реки!..
О, этот ветер меж мирами,
раздувший маленькое пламя
души за страны, за края!
Великий ветер благодатный -
мой дух... Так этот необъятный
и вездесущий - это я?!
* * *
И разрасталась т и ш и н а .
Сперва была размером с крону
Берез, и вот - горе равна
И небу над вечерним склоном
Так где и в чем ее итог?
В чем тайна света на закате?
И если слово - это Бог,
То т и ш и н а есть Богоматерь.
. . . . . . . . .. . . . . .. . . . . . . .. . .
Благословенна т и ш и н а
Высот бледнеющих и ширей.
Ты Бога выносить должна
В своей душе и в этом мире.
* * *
Что делает закатный свет?
Он сводит всю меня на нет,
Чтобы потом из ничего
создать другое существо, -
Другую жизнь, другое "я"
С другою мерой бытия,
И неба мера и морей
С нем станет мерою моей.
И точно море разлито
мое согласье на "ничто",
Согласие мое сойти на нет,
Чтобы взошел из сердца свет.
* * *
Ну, что же , раз пришло , то заходи -
Огромное, косматое, лихое...
мне надо уместить тебя в груди
Со твоим звериным, диким воем.
Чудовищное Горе... Время игр
давно прошло. Померкли небылицы. -
В мой дои ворвался разъяренный тигр.
и я с этим тигром я должна ужиться.
Выталкивать нельзя, иначе съест
И ближнего, и дальнего соседа, -
Всех, беспечно лепится окрест
и ничего о том не хочет ведать
Не вытолкнуть, но и не продохнуть.
О, если бы судьба сняла излишки!
Но это значит: все в себя вмещающая грудь,
Придется мне узнать не понаслышке.
А какие стихи чувственные Зинаиды Миркиной
Что значит счастье? Счастье - это
не я. - Исчезновенье "я".
Совсем чиста душа моя,
совсем порожняя посуда,
в которую втекает чудо
из половодья бытия.
"Не я, не я", а только это
живое половодье света,
наплыв преточного огня.
Есть только он, и нет меня!
Вопросы? Но к чему вопросы,
когда костер души разбросан
по всем мирам, и угольки
его то здесь, то в поднебесьи, -
то звездной россыпью, то смесью
лесов весенних и реки!..
О, этот ветер меж мирами,
раздувший маленькое пламя
души за страны, за края!
Великий ветер благодатный -
мой дух... Так этот необъятный
и вездесущий - это я?!
* * *
И разрасталась т и ш и н а .
Сперва была размером с крону
Берез, и вот - горе равна
И небу над вечерним склоном
Так где и в чем ее итог?
В чем тайна света на закате?
И если слово - это Бог,
То т и ш и н а есть Богоматерь.
. . . . . . . . .. . . . . .. . . . . . . .. . .
Благословенна т и ш и н а
Высот бледнеющих и ширей.
Ты Бога выносить должна
В своей душе и в этом мире.
* * *
Что делает закатный свет?
Он сводит всю меня на нет,
Чтобы потом из ничего
создать другое существо, -
Другую жизнь, другое "я"
С другою мерой бытия,
И неба мера и морей
С нем станет мерою моей.
И точно море разлито
мое согласье на "ничто",
Согласие мое сойти на нет,
Чтобы взошел из сердца свет.
* * *
Ну, что же , раз пришло , то заходи -
Огромное, косматое, лихое...
мне надо уместить тебя в груди
Со твоим звериным, диким воем.
Чудовищное Горе... Время игр
давно прошло. Померкли небылицы. -
В мой дои ворвался разъяренный тигр.
и я с этим тигром я должна ужиться.
Выталкивать нельзя, иначе съест
И ближнего, и дальнего соседа, -
Всех, беспечно лепится окрест
и ничего о том не хочет ведать
Не вытолкнуть, но и не продохнуть.
О, если бы судьба сняла излишки!
Но это значит: все в себя вмещающая грудь,
Придется мне узнать не понаслышке.
- justice
- Уважаемый
- Сообщения: 375
- Зарегистрирован: 14 дек 2010, 17:59
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
А я не выдержала, и письмо им написала.
Я -с Вами, Ангелы -с нами, Мир- всем, Гармония -во всем!
- Манка небесная
- Наставник
- Сообщения: 1243
- Зарегистрирован: 11 июн 2009, 09:06
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Кариша, спасибо огромное, за знакомство с потрясающими светлыми людьми Григорием Померанцем и Зинаидой Миркиной!
Посмотрела фильм "Больше чем любовь". Это люди любви и мира.
http://video.yandex.ru/users/grigory-pomerants/view/9
Очень глубокие и проникновенные стихи Зинаиды Миркиной...
Вот в поисках ее стихов нашла эссе
Григорий Померанц, Зинаида Миркина.
"Я" БЕЗ СКОРЛУПЫ.
Невозможно точно ответить, в чем смысл жизни, можно только показать пример, как ты его решил
ВСЕЛЕНСКОЕ ДЫХАНИЕ.
Мой Боже, вновь Ты говоришь со мной.
День пасмурный, спокойный день лесной.
Безветрие. Не движутся листы,
Но рядом Ты. Все время рядом Ты.
И скорлупа ломается моя,
И я вхожу в безмерность бытия,
Сливаюсь очень медленно с Тобой,
Как с этой нежной, сизо-голубой
Полоской неба над моим окном,
Как с веткой, заглянувшею в мой дом.
О, как глаза людей еще слепы!
Ты – это я без всякой скорлупы
(Зинаида Миркина)
Что же скрывается за мыслимой скорлупой повседневности? Подобие ядра ореха или нечто текучее, несущее в себе будущего цыпленка жар-птицы? Или за скорлупой – сгустившийся дух творчества, веющий, где хочет?
Ты говоришь нам не о мире.
Ты говоришь нам языком
Взлетевших гор, небесной шири.
Спокойствием озерных вод,
Звездой на черном небосводе...
Ты говоришь нам: "Всё пройдет,
Но жизнь вовеки не проходит".
Речь и невнятна, и проста –
Ты оставляешь только знаки.
Ты говоришь, что красота
Есть лишь намек на мир инакий.
О, нет, не на другую плоть,
О, нет, не на другие земли –
На то, что ввек не обороть,
На то, чему пространства внемлют,
На то, что расстилает гладь
Небес над нашей утлой крышей,
На то, чего не увидать,
На то, чего нельзя услышать.
Немое горное плато,
Заката тающее пламя
Лишь намекают нам на то,
Чего нельзя назвать словами.
И кто намек беззвучный тот
Услышит, взглянет в наши лица
И тихо скажет: "Всё пройдет.
Но сердцу нечего страшиться".
Мне приходилось вспоминать определение вечности в словарике, составленном бенедиктинцами: "выход за рамки всякой двойственности, в том числе двойственности начала и конца" [2]. То, что имеет начало, рано или поздно исчезнет. Океан вечности недвойственен, он не имеет начала и конца. Мы постигаем в себе вечное, как волну, всплеск. А что будет дальше?
Мне как-то снился странный сон. Он не был связан с каким-то внешним толчком. Я плыл в озере или море золотого света. Берега не было видно. Я знал, что не доплыву до другого берега, что я потону, но почему-то меня это глубоко радовало. Плаванье было блаженным, и блаженным казался конец, слияние с чем-то высшим, чем я; но торопить этот конец почему-то нельзя было. Что все это значит? Может быть, другой берег – это еще одно рождение, а море золотого света – образ "Ты", к которому стремится "Я"?
Мы боль – Ты боль преодолел.
Нам жизнь свои пределы чертит,
А Ты есть выход за предел.
Мы дрожь и плач. Ты твердь и счастье.
Нас косит ветер, как листы,
А Ты стихиям не подвластен.
Но мне не я важна, а Ты.
Ты скрыт от внешних нападений
Внутри, в последней глубине.
Я знаю: Бог мой совершенен,
И это все, что нужно мне.
Всю жизнь мою начать сначала,
А небо, небо говорило,
Что непочат колодец силы.
А небо открывало тайну,
Как быть бесстрашным и бескрайним.
Зинаида Миркина
Post-scriptum к эссе "Без скорлупы"
У меня в сказках есть такое правило: на вопросы "как", "где" и "почему" волшебники не отвечают. Дело в том, что эти вопросы задает любознательный и часто очень любопытный ум, но не Душа. Для Души эти вопросы – праздные и потому неправильные.
Кришнамурти говорил, что только неправильные вопросы имеют ответ. Правильные вопросы ответа не имеют. Да, вопросы, которые задает наш ум, обращены к внешнему миру и имеют более или менее точные ответы вовне. Но эти ответы не нужны душе. Безразличны ей. Не она их задает.
Те вопросы, которые задает сама Душа, не имеют ответа вовне. Они имеют ответ внутри, в душе. И только там. Вовне – безмолвие.
Что там, на созвездьях? Откуда я знаю?
Не знаю, что там в мировой глубине.
Петляет и вьётся тропинка лесная
И тайну стволы не поведали мне.
Не знаю я, как я пришла и откуда
И кто повелел мне когда-то: живи!
Я только дивлюсь бесконечному чуду,
Я только плыву в океане любви.
Петляет и вьется тропинка лесная,
Бреду я и с иволгой вместе пою.
Откуда я знаю, откуда я знаю
Бездонную вечную душу свою?!
Да, душа не знает того, что ей и не нужно знать. Ничего – о строении Вселенной, о прошлом и будущем. Ей нужно знать только о самой себе сейчас, в настоящем. Никто из вне не ответит ей на вопрос о том, конечна она или бесконечна, мгновенно ли ее настоящее или вечно.
Для того чтобы ответить на эти вопросы, она должна обратиться в свою глубину, спуститься в глубокую темную шахту и найти там источник света. И все, что отвлекает ее от этой работы, враждебно ей, уводит ее от источника жизни вдаль, в сторону – к смерти. Мы живем во внешнем мире. И потому, конечно, вопросы, которые задаются, бывают необходимы для жизни нашей на земле. Но вопросам этим нужно ограничение – только то, что необходимо и что не отвлекает от души. Не уводит из глубины на поверхность. Душа должна дышать, а не задыхаться в нас.
Есть рассказ о том, как проводники из племени шерпа внезапно остановились на горной дороге. Путешественники спросили, почему? И шерпа ответили: "Мы слишком быстро шли. Наши души не поспевают за нами".
Прислушивание к душе, понимание того, что нужно ей – вот наша первая задача. Может ли ребенок знать о половой любви, "скользкая тварь" о "непоявившихся крыльях", живой о посмертии? У ребенка и у существ с бугорками на месте будущих крыльев могут быть только смутные предчувствия, ощущения тайного роста чего-то неведомого там, в глубине души. Так, в стихотворении Гумилева "Шестое чувство":
…Мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем,
И ничего не зная о любви,
Все-ж мучится таинственным желаньем.
Так некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуяв на плечах
Еще не появившиеся крылья.
Так мы ждем своего преображения. Бессознательно, смутно. Однако это смутное глубинное чувство дает душе гораздо более полную жизнь, чем все поверхностные развлечения, отвлекающие ее от движения вглубь, к самопостижению; вглубь – к источнику жизни.
Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой?
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать…
Да, вот он, главный вопрос, ставящий ум в тупик. Что нам делать с тем, с чем делать ничего нельзя? Остановиться. Замереть. Не опережать свою Душу. Дать Ей созреть в нас и самой ответить на необходимые вопросы.
Ни слова от себя, ни звука.
В молчанье лес. Снега молчат.
И вот окончилась разлука
И настает глубокий лад
С Тобою. Все тесней, все тише…
И – боль подходит к рубежу.
Нашепчешь Ты, а я услышу.
Ты намолчишь, а я скажу
Про эти вот разливы света,
Про полногласье немоты.
Я всё скажу, но только это
Не я, а Ты, не я, а Ты.
И какая полнота жизни наступает, когда я молчу, а мое великое любимое "Ты" говорит!
Любовью, которая заполнила все твое существо, которая изливается из сердца каждый миг в ответ на Божью любовь такую же безмолвную, бессловесную, как твоя. Когда человек почувствует, что деревья, и горы, и звезды разговаривают с его душой, что они наполняют душу великим счастьем, что в разговоре с ними душа обретает, наконец, истинных собеседников, человек поймет ясно и неопровержимо, что Божий мир и есть великая любовь… Почувствовать красоту мира, как великую любовь, терпеливо ждущую нашего ответа – вот, что требуется от нас.
Человек, ответивший этому требованию, сломал скорлупу, отделявшую его от Бога и сказал: "Я и Отец – одно".
Нет, Он не стал равным Богу. Я очень много раз говорила о великом различии между равенством и единством. "Отец мой более меня" и все-таки "я и Отец – одно". Он называл себя сыном человеческим, был вполне человеком и одновременно сыном Божьим, потому что сломал все, что отделяло Его от Бога.
Звезда не перестала быть звездой, войдя в гармонию Вселенной, прислушиваясь к каждой другой звезде, ведя таинственный разговор с ней. Лист не перестает быть листом, оставаясь неотъемлемым от Дерева, пока он живой лист.
В чащобу, внутрь души маня,
Какой поток любви обрушил
Ты, Боже святый, на меня!
И вот, воображенье тонет
Смолкает в море бытия.
Здесь Ты и я. Нет посторонних
Здесь только мой Господь и я.
Нет никакой мечты о чуде
И о посмертии в раю.
Когда ж узнать сумеют люди
Сейчас и здесь Любовь Твою?!
_____________________________
Нас с тобою только сосны слышат,
Прямо в небо, прямо в сердце вниди,
Нас с тобою только звёзды видят,
Наклонившиеся к изголовью,
И остались мы втроём, с любовью.
Для того лишь не умолкли звуки,
Чтоб она могла раскинуть руки.
Для того лишь мир и стал всецелым,
Чтоб она могла расправить тело.
Каждый миг ушедший воскресая.
Боже правый! До чего ж большая!
Боже святый, до чего ж огромна!
Кто сказал, что ей довольно комнат,
Кто задумал поместить под крышу,
Ту, которая созвездий выше?
Кто осмелился назвать мгновенной
Ту, которая подстать Вселенной?
Понимаете, в большом появляется этот третий, невидимый третий. И это самое главное. А доходят до него, когда не по горизонтали стремятся восполниться, а по вертикали. И когда как две параллельные сходятся две вертикали, когда говорят друг другу через Бога, но напрямую никогда, вот тогда получается вечное и настоящее.
Посмотрела фильм "Больше чем любовь". Это люди любви и мира.
http://video.yandex.ru/users/grigory-pomerants/view/9
Очень глубокие и проникновенные стихи Зинаиды Миркиной...
Вот в поисках ее стихов нашла эссе
Григорий Померанц, Зинаида Миркина.
"Я" БЕЗ СКОРЛУПЫ.
Невозможно точно ответить, в чем смысл жизни, можно только показать пример, как ты его решил
ВСЕЛЕНСКОЕ ДЫХАНИЕ.
Мой Боже, вновь Ты говоришь со мной.
День пасмурный, спокойный день лесной.
Безветрие. Не движутся листы,
Но рядом Ты. Все время рядом Ты.
И скорлупа ломается моя,
И я вхожу в безмерность бытия,
Сливаюсь очень медленно с Тобой,
Как с этой нежной, сизо-голубой
Полоской неба над моим окном,
Как с веткой, заглянувшею в мой дом.
О, как глаза людей еще слепы!
Ты – это я без всякой скорлупы
(Зинаида Миркина)
Что же скрывается за мыслимой скорлупой повседневности? Подобие ядра ореха или нечто текучее, несущее в себе будущего цыпленка жар-птицы? Или за скорлупой – сгустившийся дух творчества, веющий, где хочет?
Ты говоришь нам о другом,
Ты говоришь нам не о мире.
Ты говоришь нам языком
Взлетевших гор, небесной шири.
Спокойствием озерных вод,
Звездой на черном небосводе...
Ты говоришь нам: "Всё пройдет,
Но жизнь вовеки не проходит".
Речь и невнятна, и проста –
Ты оставляешь только знаки.
Ты говоришь, что красота
Есть лишь намек на мир инакий.
О, нет, не на другую плоть,
О, нет, не на другие земли –
На то, что ввек не обороть,
На то, чему пространства внемлют,
На то, что расстилает гладь
Небес над нашей утлой крышей,
На то, чего не увидать,
На то, чего нельзя услышать.
Немое горное плато,
Заката тающее пламя
Лишь намекают нам на то,
Чего нельзя назвать словами.
И кто намек беззвучный тот
Услышит, взглянет в наши лица
И тихо скажет: "Всё пройдет.
Но сердцу нечего страшиться".
Мне приходилось вспоминать определение вечности в словарике, составленном бенедиктинцами: "выход за рамки всякой двойственности, в том числе двойственности начала и конца" [2]. То, что имеет начало, рано или поздно исчезнет. Океан вечности недвойственен, он не имеет начала и конца. Мы постигаем в себе вечное, как волну, всплеск. А что будет дальше?
Мне как-то снился странный сон. Он не был связан с каким-то внешним толчком. Я плыл в озере или море золотого света. Берега не было видно. Я знал, что не доплыву до другого берега, что я потону, но почему-то меня это глубоко радовало. Плаванье было блаженным, и блаженным казался конец, слияние с чем-то высшим, чем я; но торопить этот конец почему-то нельзя было. Что все это значит? Может быть, другой берег – это еще одно рождение, а море золотого света – образ "Ты", к которому стремится "Я"?
Мы смертные, а Ты бессмертен,
Мы боль – Ты боль преодолел.
Нам жизнь свои пределы чертит,
А Ты есть выход за предел.
Мы дрожь и плач. Ты твердь и счастье.
Нас косит ветер, как листы,
А Ты стихиям не подвластен.
Но мне не я важна, а Ты.
Ты скрыт от внешних нападений
Внутри, в последней глубине.
Я знаю: Бог мой совершенен,
И это все, что нужно мне.
А небо, небо обещало
Всю жизнь мою начать сначала,
А небо, небо говорило,
Что непочат колодец силы.
А небо открывало тайну,
Как быть бесстрашным и бескрайним.
Зинаида Миркина
Post-scriptum к эссе "Без скорлупы"
У меня в сказках есть такое правило: на вопросы "как", "где" и "почему" волшебники не отвечают. Дело в том, что эти вопросы задает любознательный и часто очень любопытный ум, но не Душа. Для Души эти вопросы – праздные и потому неправильные.
Кришнамурти говорил, что только неправильные вопросы имеют ответ. Правильные вопросы ответа не имеют. Да, вопросы, которые задает наш ум, обращены к внешнему миру и имеют более или менее точные ответы вовне. Но эти ответы не нужны душе. Безразличны ей. Не она их задает.
Те вопросы, которые задает сама Душа, не имеют ответа вовне. Они имеют ответ внутри, в душе. И только там. Вовне – безмолвие.
Что там, на созвездьях? Откуда я знаю?
Не знаю, что там в мировой глубине.
Петляет и вьётся тропинка лесная
И тайну стволы не поведали мне.
Не знаю я, как я пришла и откуда
И кто повелел мне когда-то: живи!
Я только дивлюсь бесконечному чуду,
Я только плыву в океане любви.
Петляет и вьется тропинка лесная,
Бреду я и с иволгой вместе пою.
Откуда я знаю, откуда я знаю
Бездонную вечную душу свою?!
Да, душа не знает того, что ей и не нужно знать. Ничего – о строении Вселенной, о прошлом и будущем. Ей нужно знать только о самой себе сейчас, в настоящем. Никто из вне не ответит ей на вопрос о том, конечна она или бесконечна, мгновенно ли ее настоящее или вечно.
Для того чтобы ответить на эти вопросы, она должна обратиться в свою глубину, спуститься в глубокую темную шахту и найти там источник света. И все, что отвлекает ее от этой работы, враждебно ей, уводит ее от источника жизни вдаль, в сторону – к смерти. Мы живем во внешнем мире. И потому, конечно, вопросы, которые задаются, бывают необходимы для жизни нашей на земле. Но вопросам этим нужно ограничение – только то, что необходимо и что не отвлекает от души. Не уводит из глубины на поверхность. Душа должна дышать, а не задыхаться в нас.
Есть рассказ о том, как проводники из племени шерпа внезапно остановились на горной дороге. Путешественники спросили, почему? И шерпа ответили: "Мы слишком быстро шли. Наши души не поспевают за нами".
Прислушивание к душе, понимание того, что нужно ей – вот наша первая задача. Может ли ребенок знать о половой любви, "скользкая тварь" о "непоявившихся крыльях", живой о посмертии? У ребенка и у существ с бугорками на месте будущих крыльев могут быть только смутные предчувствия, ощущения тайного роста чего-то неведомого там, в глубине души. Так, в стихотворении Гумилева "Шестое чувство":
…Мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем,
И ничего не зная о любви,
Все-ж мучится таинственным желаньем.
Так некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуяв на плечах
Еще не появившиеся крылья.
Так мы ждем своего преображения. Бессознательно, смутно. Однако это смутное глубинное чувство дает душе гораздо более полную жизнь, чем все поверхностные развлечения, отвлекающие ее от движения вглубь, к самопостижению; вглубь – к источнику жизни.
Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой?
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать…
Да, вот он, главный вопрос, ставящий ум в тупик. Что нам делать с тем, с чем делать ничего нельзя? Остановиться. Замереть. Не опережать свою Душу. Дать Ей созреть в нас и самой ответить на необходимые вопросы.
Ни слова от себя, ни звука.
В молчанье лес. Снега молчат.
И вот окончилась разлука
И настает глубокий лад
С Тобою. Все тесней, все тише…
И – боль подходит к рубежу.
Нашепчешь Ты, а я услышу.
Ты намолчишь, а я скажу
Про эти вот разливы света,
Про полногласье немоты.
Я всё скажу, но только это
Не я, а Ты, не я, а Ты.
И какая полнота жизни наступает, когда я молчу, а мое великое любимое "Ты" говорит!
Так как же можно ответить на вопрос, есть ли Бог? Не выражая это словами?
Любовью, которая заполнила все твое существо, которая изливается из сердца каждый миг в ответ на Божью любовь такую же безмолвную, бессловесную, как твоя. Когда человек почувствует, что деревья, и горы, и звезды разговаривают с его душой, что они наполняют душу великим счастьем, что в разговоре с ними душа обретает, наконец, истинных собеседников, человек поймет ясно и неопровержимо, что Божий мир и есть великая любовь… Почувствовать красоту мира, как великую любовь, терпеливо ждущую нашего ответа – вот, что требуется от нас.
Человек, ответивший этому требованию, сломал скорлупу, отделявшую его от Бога и сказал: "Я и Отец – одно".
Нет, Он не стал равным Богу. Я очень много раз говорила о великом различии между равенством и единством. "Отец мой более меня" и все-таки "я и Отец – одно". Он называл себя сыном человеческим, был вполне человеком и одновременно сыном Божьим, потому что сломал все, что отделяло Его от Бога.
Звезда не перестала быть звездой, войдя в гармонию Вселенной, прислушиваясь к каждой другой звезде, ведя таинственный разговор с ней. Лист не перестает быть листом, оставаясь неотъемлемым от Дерева, пока он живой лист.
Все тот же лес. Все гуще, глуше
В чащобу, внутрь души маня,
Какой поток любви обрушил
Ты, Боже святый, на меня!
И вот, воображенье тонет
Смолкает в море бытия.
Здесь Ты и я. Нет посторонних
Здесь только мой Господь и я.
Нет никакой мечты о чуде
И о посмертии в раю.
Когда ж узнать сумеют люди
Сейчас и здесь Любовь Твою?!
_____________________________
Нарастанье, отступанье тиши,
Нас с тобою только сосны слышат,
Прямо в небо, прямо в сердце вниди,
Нас с тобою только звёзды видят,
Наклонившиеся к изголовью,
И остались мы втроём, с любовью.
Для того лишь не умолкли звуки,
Чтоб она могла раскинуть руки.
Для того лишь мир и стал всецелым,
Чтоб она могла расправить тело.
Каждый миг ушедший воскресая.
Боже правый! До чего ж большая!
Боже святый, до чего ж огромна!
Кто сказал, что ей довольно комнат,
Кто задумал поместить под крышу,
Ту, которая созвездий выше?
Кто осмелился назвать мгновенной
Ту, которая подстать Вселенной?
Понимаете, в большом появляется этот третий, невидимый третий. И это самое главное. А доходят до него, когда не по горизонтали стремятся восполниться, а по вертикали. И когда как две параллельные сходятся две вертикали, когда говорят друг другу через Бога, но напрямую никогда, вот тогда получается вечное и настоящее.
- Люба68
- Уважаемый
- Сообщения: 351
- Зарегистрирован: 03 авг 2010, 15:15
Re: Светлые люди планета Земля
Девочки, спасибо Вам огромное за такой материал, просто так во время пришел. Благодарю. Читаю и мурашки бегают.
- Манка небесная
- Наставник
- Сообщения: 1243
- Зарегистрирован: 11 июн 2009, 09:06
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
БЕЛЫЙ ЗАЯЦ
(Миркина Зинаида)
Жил-был на свете Белый Заяц. Он был похож на всех других белых зайцев,
только у него почему-то всегда одно ухо торчало прямо вверх, а другое
вздрагивало и опускалось, а глаза при этом были такие большие и удивленные,
точно он видел не только то, что перед глазами, а как будто что-то еще, что
его совершенно поражало, и он только никак не мог передать, что же это такое
было. Когда все зайцы весело хрустели капустой, у него почему-то кочан
выпадал из лапок, и он не замечал этого, а о чем-то задумывался.
Какой-нибудь плутишка зайчонок подкрадывался и съедал его кочан, но он даже
не слышал этого. А когда потом спохватывался, то улыбался и махал лапкой: Ну
и хорошо, что ты полакомился, а я потом что-нибудь найду себе . И уходил. Он
действительно что-то искал все время, только капусту ли. Может быть,
морковку? Однажды зайцы увидели его с длинной морковкой в лапах, но морковка
эта была белая, а не красная.
- Какая смешная морковка, - сказал один шустрый зайчонок, - дай ее мне,
ты же добрый.
Но Белый Заяц только покачал своей пушистой головой с опущенным ухом и
сказал:
- Это не морковка. И это не для еды.
- А для чего же?
Заяц приложил странную морковку к подбородку, достал откуда-то из-за
пазухи тонкую серебряную палочку, положил ее на эту странную морковку и стал
водить палочкой по морковке. И раздалась музыка. Какая это была музыка!
Зайцы никогда не слышали ничего подобного. Они постепенно забыли и про
капусту, и про морковку, и про все свои дела. Они даже позабыли свои уши,
свои лапы и хвосты. И уши, и хвосты, и лапы устроились как им только
хотелось - в самых невероятных положениях. Одно ухо устремлялось вверх, а
другое позабывало подняться и торчало врастопырку; одна лапа держалась за
ус, другая висела в воздухе. Вообще, если бы зайцы посмотрели на себя со
стороны, они наверное расхохотались бы. Но в том-то и дело, что они на себя
не смотрели, а слушали. Они слушали, как Белый Заяц играл на скрипочке,
потому что странная морковка была не чем иным, как маленькой белой волшебной
скрипочкой с серебряным смычком. Так вот что так долго искал Белый Заяц. И
нашел-таки! Зайцы собирались вокруг него на полянке. Их было все больше и
больше, и все они слушали, и хотя скрипка не говорила никаких слов, зайцы
понимали очень ясно, что она хотела сказать:
"Все хорошо! Все очень-очень хорошо! Все так хорошо,- говорила белая
скрипочка, - что это невозможно передать. Все деревья это знают, и небо
знает, и птицы знают. Все ручейки и травинки знают, как все удивительно
хорошо, и только зайцы не знают, но вот теперь должны узнать и зайцы, а
может быть и другие звери".
Когда Белый Заяц кончил играть, зайцы постепенно опомнились и подобрали
свои лапы, и хвосты, и уши, заставили их принять надлежащее положение,
вздохнули и побрели по своим норкам. Но теперь уже зайцы не могли жить без
волшебной скрипочки и только ждали, чтобы Белый заиграл. Хотя не все,
конечно.
Некоторые говорили: "Да ведь неправда все это. Он говорит: "Все хорошо,
все очень-очень хорошо". А как же хорошо, когда на свете есть волки и вовсе
не всегда есть капуста и морковка?" Но когда скрипочка начинала играть, даже
и эти зайцы забывали про все, что сами говорили,- и выходили на полянку
слушать. И овцы, и козы из деревни приходили слушать Белого, и белочка
заслушивалась и забывала скакать по деревьям.
И вот однажды, когда народу собралось видимо-невидимо, раздался крик,
да такой страшный! Музыка разом оборвалась. Все обернулись и с ужасом
увидели волков. Волки уже задрали двух зайцев, а остальные бросились
врассыпную кто куда. Только Заяц-скрипач не убежал. Он стоял посреди поляны,
глядел на волков своими большими удивленными глазами и плакал. Волки
приближались к нему, но он как будто совсем не пугался, и плакал вовсе не о
себе, а от жалости и горя, что на свете есть волки.,.
"Как же так, - думал он, - я ведь знаю, что все хорошо, что все так
хорошо! И деревья это знают, и птицы, и ручейки, и вдруг... Значит, или то,
что мы знаем, неправда, или злых не должно быть. Нет, то, что я знаю, -
правда! Но как же, как же это все понять?!"
Волчья морда была совсем уже близко, и вдруг Заяц услышал голос:
- То, что ты знаешь, - правда, мой Белый скрипач. Все правда!
Заяц обернулся и увидел рядом с собой девочку с синими-синими глазами.
Обыкновенная девочка, только глаза необыкновенные. Да нет, она, наверное,
все-таки необыкновенная, она волшебница. Неужели волки просто не выдержали
человеческого взгляда и потому отступают?
Как бы там ни было, но волки не выдержали ее взгляда и ушли.
А девочка сказала еще раз:
- Все правда, что ты знаешь, мой милый заяц. Никогда не сомневайся в
этом, хотя понять эту правду очень трудно.
Девочка говорила это, а сама плакала, так ей было жалко зайцев, которых
задрали волки. А потом она сказала:
- Я построю Белый город, где не будет волков и лис. Где будут только
зайцы, ягнята и цветы. В этом прекрасном городе они будут в полной
безопасности. Ни один волк не сможет проникнуть туда и там никто не будет
плакать (разве только от счастья, но это не считается).
И она взмахнула волшебной палочкой, точно такой серебряной палочкой,
как смычок Белого Скрипача, и огородила место большой белой стеной.
- Вот город, - сказала она.
И там, где она взмахивала серебряной палочкой, там вырастал белый
домик, который сам светился. И в городе этом было так красиво, как еще нигде
и никогда не било.
Но вдруг одна старая зайчиха сказала:
- Простите, пожалуйста, а где же здесь будут огороды? Всюду одни цветы,
и деревья, и ручьи, и речки, и озера, и светящиеся дома. Это, конечно, чудо
как хорошо, но все-таки как же без капусты с морковкой?
- Капуста с морковкой появятся. Их будет столько, сколько тебе надо,
как только ты перестанешь думать о них и задавать вопросы.
- То есть, как это? - удивилась зайчиха, но в это время раздался звон
серебряных колокольчиков, и зайчиха стихла, раскрыв рот и забыв про свои
лапы и уши, точно она была не старая зайчиха, а маленький зайчонок, и мама
рассказывала ей сказку, и она совершенно всему верила, совершенно всему.
До чего же хорошо зажили зайцы, и ягнята, и белки, и птицы, и цветы, и
деревья, и ручьи, и озера в этом волшебном городе! Волшебная белая стена
пропускала внутрь города всех добрых, а перед злыми она сама собой
смыкалась. Никаких сторожей и никаких ворот не было. Просто стена была
волшебная и слушалась она только Белую скрипку. И все было удивительно
хорошо. Совсем хорошо.
Как вдруг одному зайчонку показалось, что кто-то плачет. Он навострил
ушки, удивленно поднял глаза и стал прислушиваться. Плач повторился, а лотом
раздался вой, который расслышали и другие зайцы. Вой стал заглушать звон
серебряных колокольчиков.
Зайцы подошли к стене и увидели в щелочку волков. Волки жались к стене
волшебного города и выли:
- Впустите нас! Мы не будем больше никого есть! У вас так тепло, и
светло, и хорошо, а у нас такой мороз, такие вьюги! Мы погибаем здесь.
Пустите нас!
Все серебряные колокольчики смолкли. Зайцы и ягнята задумались. Потом
заговорили все сразу, так что Девочка должна была навести порядок, взмахнув
серебряной палочкой, и каждый стал говорить вслед за другим, по очереди. А
говорили зайцы и ягнята совсем по-разному. Первый даже не сразу заговорил.
Он просто заплакал горько, горько. Он вспомнил своих братьев и сестру,
которых задрали волки, и никак, никак не мог успокоиться. Л потом сказал:
- Я не могу жить с волками в одном городе. Если они придут, я уйду.
- Да тебе и не придется уходить, - сказал второй, - они сейчас же
задерут тебя и других. Волки есть волки, неужели им кто-нибудь поверит?
- А я рад. Я счастлив, что слышу волчий вой. Наконец-то мы отомстили за
себя, - сказал третий.
Тогда Девочка вздрогнула и приложила палец к его губам.
- Не смей так говорить, -- сказала она. - - Еще одно слово, и ты сам
превратишься в волка. Да, заяц может превратится в волка, волк - в человека.
Все гораздо сложней, чем ты думаешь.
Тогда заговорил четвертый заяц и сказал, что он не может, не может
жить, если слышит, что кто-нибудь плачет.
- Мне не нужно волшебного города, если за стенами его плачут. Впустите
волков, - попросил он Девочку.
- А если они опять примутся за старое и будут есть зайцев и ягнят?.
- Нет, нет, этого не может быть! Они же обещают!
- Ты, конечно, очень добрый,- сказала Девочка. - Но может быть, таким
добрым быть не так уж трудно? Ты, конечно, не станешь волком, но ты и
защитить никого не сумеешь. Посмотри на своего бедного брата, как он дрожит!
Сперва бы ты сумел пожалеть его, а потом уж волков. Чтобы пожалеть волков,
надо стать очень сильным, а ты слабый. Слабый и безответственный.
- А что такое ответственный? - спросил маленький зайчонок. И Девочка
сказала, что ответственный это тот, кто сумеет ответить и волкам, и зайцам
так, кик будто он находится и в волчьей, и в заячьей шкуре одновременно.
- Разве это возможно? - спросил старый заяц.
Девочка ничего не сказала, только все увидели, что она надевает свою
пуховую шубку. В городе было совсем тепло. Зачем это она одевалась?
И тут вдруг она вынула из кармана Белую Скрипочку, точно такую, как у
Зайца-Скрипача, и сказала:
- Мои милые зайцы! Я ухожу. Я должна пойти к волкам и разделить с ними
их холод и голод. Впустить в город их нельзя, потому что волки есть волки,
но и одних их оставлять я тоже не могу. Оставайтесь в вашем волшебном городе
и хорошенько его берегите до моего прихода, а я пойду к волкам и буду играть
им на Белой скрипочке. Это все, что я могу и должна сделать.
И вот стена перед Девочкой разомкнулась, и она вышла наружу - к волкам.
Ух, какая вьюга тут была, какая тьма! И во тьме только поблескивали
волчьи глаза.
- Идемте, - сказала Девочка волкам. - В город войти вы не можете,
потому что слишком много зла вы сделали. При вашем приближении камни стены
начнут кричать. Но я буду с вами, где бы вы ни были. Идемте.
Тогда вышел старый волк и сказал:
- Ты говоришь, что слишком много зла мы сделали. Но разве мы виноваты в
этом? Мы - волки. Разве мы сами сделали себя волками? И разве мы можем быть
другими?
Девочка ничего не ответила. Она только вынула скрипку и заиграла. А
скрипка говорила: "Все хорошо. Все хорошо. Все очень, очень хорошо! Так
хорошо!.. И старый лес это знает, и морозная пыль это знает, вся земная
красота это знает, только волки еще этого не знают".
Волки слушали. Не так, как зайцы. Совсем по-другому. Но слушали, Они
стали очень серьезными и неподвижными, так что их можно было спутать со
старыми замерзшими деревьями, сквозь ветви которых начали поблескивать
звезды.
Когда Девочка кончила, один волк отделился от стаи, подошел к ней и
сказал:
- Ты говоришь, что все очень, очень хорошо, но как же это, если так
холодно и мы голодаем?
- Мне тоже холодно, и я тоже голодна, - сказала Девочка. И больше
ничего не сказала.
Однажды волки долго совещались о чем-то между собой, а потом попросили
Девочку, чтобы она сыграла им на Белой скрипочке.
И Девочка сыграла. "Все хорошо, все очень, очень хорошо!" - пела Белая
скрипка. - И деревья это знают, и звезды знают. И зайцы это знают. Только
волки еще этого не знают."
Волки слушали. А потом сказали:
- Это неправда. Тебя можно заслушаться, но это неправда. Мы голодны. Ты
не можешь накормить нас, а говоришь, что все хорошо. Ты нас обманываешь, и
мы тебя съедим.
- Ну что ж, - сказала Девочка и низко-низко опустила голову, так что
она стала похожа на склонившийся под снегом замерзший куст. - Конечно, если
вы мне не поверили, вам ничего не остается, как съесть меня... Я готова.
- Мы голодны, а ты - обманщица, - повторили волки. - Все мы видим, что
ты - обманщица.
Но вдруг из стаи выделился один волк, подошел к Девочке и заслонил ее
собой.
- Нет, она не обманщица, - сказал он. - Все хорошо, все очень, очень
хорошо, если мы можем сидеть рядом с ней и слушать ее. И я готов умереть с
голоду, только бы она пела. Если я умру с голоду, но не трону ее ни одним
зубом, все будет хорошо, все будет очень, очень хорошо. - И он подошел к
Девочке и положил голову ей на колени,
-- Ну вот, ты уже не волк, ты - Друг, - сказала Девочка и заплакала от
счастья. - Я ушла из города, чтобы хотя бы один волк стал Другом и смог бы
войти в Волшебный город. Если бы не нашлось ни одного такого, волки бы съели
меня, и Волшебный город отдалился бы от волков еще больше... А теперь...
Глядите и слушайте!
И волки услышали звон, тонкий, далекий, а потом все яснее, ближе,
ближе... Звон и сияние приближались к ним, и вдруг прямо перед ними выросла
белая стена. Стена раскрылась только, чтобы пропустить Девочку и Друга, и
закрылась за ними. И потом город медленно начал отдаляться, так что
превратился в далекое белое облако, плывущее по небу. И волки не знали, был
ли он на самом деле, или не было его. Они остались совсем одни в пустом
темном лесу. Совсем одни со всей своей волчьей тоской.
- Ах, почему мы не поверили ей, - завыли волки. - Почему, почему мы не
поверили ей? Что же нам делать сейчас?
Но... Что это? То ли сосулька зацепилась за сосульку, то ли звездочка
задела за обледенелую ветку дерева, только вдруг раздался тонкий звон. Звон
рос, приближался и превращался в слова:
"Все хорошо, все очень, очень хорошо!
Никогда не поздно этому поверить."
****
А ведь это всего лишь детская сказка и она о зайцах и волках...да, о зайцах и волках
(Миркина Зинаида)
Жил-был на свете Белый Заяц. Он был похож на всех других белых зайцев,
только у него почему-то всегда одно ухо торчало прямо вверх, а другое
вздрагивало и опускалось, а глаза при этом были такие большие и удивленные,
точно он видел не только то, что перед глазами, а как будто что-то еще, что
его совершенно поражало, и он только никак не мог передать, что же это такое
было. Когда все зайцы весело хрустели капустой, у него почему-то кочан
выпадал из лапок, и он не замечал этого, а о чем-то задумывался.
Какой-нибудь плутишка зайчонок подкрадывался и съедал его кочан, но он даже
не слышал этого. А когда потом спохватывался, то улыбался и махал лапкой: Ну
и хорошо, что ты полакомился, а я потом что-нибудь найду себе . И уходил. Он
действительно что-то искал все время, только капусту ли. Может быть,
морковку? Однажды зайцы увидели его с длинной морковкой в лапах, но морковка
эта была белая, а не красная.
- Какая смешная морковка, - сказал один шустрый зайчонок, - дай ее мне,
ты же добрый.
Но Белый Заяц только покачал своей пушистой головой с опущенным ухом и
сказал:
- Это не морковка. И это не для еды.
- А для чего же?
Заяц приложил странную морковку к подбородку, достал откуда-то из-за
пазухи тонкую серебряную палочку, положил ее на эту странную морковку и стал
водить палочкой по морковке. И раздалась музыка. Какая это была музыка!
Зайцы никогда не слышали ничего подобного. Они постепенно забыли и про
капусту, и про морковку, и про все свои дела. Они даже позабыли свои уши,
свои лапы и хвосты. И уши, и хвосты, и лапы устроились как им только
хотелось - в самых невероятных положениях. Одно ухо устремлялось вверх, а
другое позабывало подняться и торчало врастопырку; одна лапа держалась за
ус, другая висела в воздухе. Вообще, если бы зайцы посмотрели на себя со
стороны, они наверное расхохотались бы. Но в том-то и дело, что они на себя
не смотрели, а слушали. Они слушали, как Белый Заяц играл на скрипочке,
потому что странная морковка была не чем иным, как маленькой белой волшебной
скрипочкой с серебряным смычком. Так вот что так долго искал Белый Заяц. И
нашел-таки! Зайцы собирались вокруг него на полянке. Их было все больше и
больше, и все они слушали, и хотя скрипка не говорила никаких слов, зайцы
понимали очень ясно, что она хотела сказать:
"Все хорошо! Все очень-очень хорошо! Все так хорошо,- говорила белая
скрипочка, - что это невозможно передать. Все деревья это знают, и небо
знает, и птицы знают. Все ручейки и травинки знают, как все удивительно
хорошо, и только зайцы не знают, но вот теперь должны узнать и зайцы, а
может быть и другие звери".
Когда Белый Заяц кончил играть, зайцы постепенно опомнились и подобрали
свои лапы, и хвосты, и уши, заставили их принять надлежащее положение,
вздохнули и побрели по своим норкам. Но теперь уже зайцы не могли жить без
волшебной скрипочки и только ждали, чтобы Белый заиграл. Хотя не все,
конечно.
Некоторые говорили: "Да ведь неправда все это. Он говорит: "Все хорошо,
все очень-очень хорошо". А как же хорошо, когда на свете есть волки и вовсе
не всегда есть капуста и морковка?" Но когда скрипочка начинала играть, даже
и эти зайцы забывали про все, что сами говорили,- и выходили на полянку
слушать. И овцы, и козы из деревни приходили слушать Белого, и белочка
заслушивалась и забывала скакать по деревьям.
И вот однажды, когда народу собралось видимо-невидимо, раздался крик,
да такой страшный! Музыка разом оборвалась. Все обернулись и с ужасом
увидели волков. Волки уже задрали двух зайцев, а остальные бросились
врассыпную кто куда. Только Заяц-скрипач не убежал. Он стоял посреди поляны,
глядел на волков своими большими удивленными глазами и плакал. Волки
приближались к нему, но он как будто совсем не пугался, и плакал вовсе не о
себе, а от жалости и горя, что на свете есть волки.,.
"Как же так, - думал он, - я ведь знаю, что все хорошо, что все так
хорошо! И деревья это знают, и птицы, и ручейки, и вдруг... Значит, или то,
что мы знаем, неправда, или злых не должно быть. Нет, то, что я знаю, -
правда! Но как же, как же это все понять?!"
Волчья морда была совсем уже близко, и вдруг Заяц услышал голос:
- То, что ты знаешь, - правда, мой Белый скрипач. Все правда!
Заяц обернулся и увидел рядом с собой девочку с синими-синими глазами.
Обыкновенная девочка, только глаза необыкновенные. Да нет, она, наверное,
все-таки необыкновенная, она волшебница. Неужели волки просто не выдержали
человеческого взгляда и потому отступают?
Как бы там ни было, но волки не выдержали ее взгляда и ушли.
А девочка сказала еще раз:
- Все правда, что ты знаешь, мой милый заяц. Никогда не сомневайся в
этом, хотя понять эту правду очень трудно.
Девочка говорила это, а сама плакала, так ей было жалко зайцев, которых
задрали волки. А потом она сказала:
- Я построю Белый город, где не будет волков и лис. Где будут только
зайцы, ягнята и цветы. В этом прекрасном городе они будут в полной
безопасности. Ни один волк не сможет проникнуть туда и там никто не будет
плакать (разве только от счастья, но это не считается).
И она взмахнула волшебной палочкой, точно такой серебряной палочкой,
как смычок Белого Скрипача, и огородила место большой белой стеной.
- Вот город, - сказала она.
И там, где она взмахивала серебряной палочкой, там вырастал белый
домик, который сам светился. И в городе этом было так красиво, как еще нигде
и никогда не било.
Но вдруг одна старая зайчиха сказала:
- Простите, пожалуйста, а где же здесь будут огороды? Всюду одни цветы,
и деревья, и ручьи, и речки, и озера, и светящиеся дома. Это, конечно, чудо
как хорошо, но все-таки как же без капусты с морковкой?
- Капуста с морковкой появятся. Их будет столько, сколько тебе надо,
как только ты перестанешь думать о них и задавать вопросы.
- То есть, как это? - удивилась зайчиха, но в это время раздался звон
серебряных колокольчиков, и зайчиха стихла, раскрыв рот и забыв про свои
лапы и уши, точно она была не старая зайчиха, а маленький зайчонок, и мама
рассказывала ей сказку, и она совершенно всему верила, совершенно всему.
До чего же хорошо зажили зайцы, и ягнята, и белки, и птицы, и цветы, и
деревья, и ручьи, и озера в этом волшебном городе! Волшебная белая стена
пропускала внутрь города всех добрых, а перед злыми она сама собой
смыкалась. Никаких сторожей и никаких ворот не было. Просто стена была
волшебная и слушалась она только Белую скрипку. И все было удивительно
хорошо. Совсем хорошо.
Как вдруг одному зайчонку показалось, что кто-то плачет. Он навострил
ушки, удивленно поднял глаза и стал прислушиваться. Плач повторился, а лотом
раздался вой, который расслышали и другие зайцы. Вой стал заглушать звон
серебряных колокольчиков.
Зайцы подошли к стене и увидели в щелочку волков. Волки жались к стене
волшебного города и выли:
- Впустите нас! Мы не будем больше никого есть! У вас так тепло, и
светло, и хорошо, а у нас такой мороз, такие вьюги! Мы погибаем здесь.
Пустите нас!
Все серебряные колокольчики смолкли. Зайцы и ягнята задумались. Потом
заговорили все сразу, так что Девочка должна была навести порядок, взмахнув
серебряной палочкой, и каждый стал говорить вслед за другим, по очереди. А
говорили зайцы и ягнята совсем по-разному. Первый даже не сразу заговорил.
Он просто заплакал горько, горько. Он вспомнил своих братьев и сестру,
которых задрали волки, и никак, никак не мог успокоиться. Л потом сказал:
- Я не могу жить с волками в одном городе. Если они придут, я уйду.
- Да тебе и не придется уходить, - сказал второй, - они сейчас же
задерут тебя и других. Волки есть волки, неужели им кто-нибудь поверит?
- А я рад. Я счастлив, что слышу волчий вой. Наконец-то мы отомстили за
себя, - сказал третий.
Тогда Девочка вздрогнула и приложила палец к его губам.
- Не смей так говорить, -- сказала она. - - Еще одно слово, и ты сам
превратишься в волка. Да, заяц может превратится в волка, волк - в человека.
Все гораздо сложней, чем ты думаешь.
Тогда заговорил четвертый заяц и сказал, что он не может, не может
жить, если слышит, что кто-нибудь плачет.
- Мне не нужно волшебного города, если за стенами его плачут. Впустите
волков, - попросил он Девочку.
- А если они опять примутся за старое и будут есть зайцев и ягнят?.
- Нет, нет, этого не может быть! Они же обещают!
- Ты, конечно, очень добрый,- сказала Девочка. - Но может быть, таким
добрым быть не так уж трудно? Ты, конечно, не станешь волком, но ты и
защитить никого не сумеешь. Посмотри на своего бедного брата, как он дрожит!
Сперва бы ты сумел пожалеть его, а потом уж волков. Чтобы пожалеть волков,
надо стать очень сильным, а ты слабый. Слабый и безответственный.
- А что такое ответственный? - спросил маленький зайчонок. И Девочка
сказала, что ответственный это тот, кто сумеет ответить и волкам, и зайцам
так, кик будто он находится и в волчьей, и в заячьей шкуре одновременно.
- Разве это возможно? - спросил старый заяц.
Девочка ничего не сказала, только все увидели, что она надевает свою
пуховую шубку. В городе было совсем тепло. Зачем это она одевалась?
И тут вдруг она вынула из кармана Белую Скрипочку, точно такую, как у
Зайца-Скрипача, и сказала:
- Мои милые зайцы! Я ухожу. Я должна пойти к волкам и разделить с ними
их холод и голод. Впустить в город их нельзя, потому что волки есть волки,
но и одних их оставлять я тоже не могу. Оставайтесь в вашем волшебном городе
и хорошенько его берегите до моего прихода, а я пойду к волкам и буду играть
им на Белой скрипочке. Это все, что я могу и должна сделать.
И вот стена перед Девочкой разомкнулась, и она вышла наружу - к волкам.
Ух, какая вьюга тут была, какая тьма! И во тьме только поблескивали
волчьи глаза.
- Идемте, - сказала Девочка волкам. - В город войти вы не можете,
потому что слишком много зла вы сделали. При вашем приближении камни стены
начнут кричать. Но я буду с вами, где бы вы ни были. Идемте.
Тогда вышел старый волк и сказал:
- Ты говоришь, что слишком много зла мы сделали. Но разве мы виноваты в
этом? Мы - волки. Разве мы сами сделали себя волками? И разве мы можем быть
другими?
Девочка ничего не ответила. Она только вынула скрипку и заиграла. А
скрипка говорила: "Все хорошо. Все хорошо. Все очень, очень хорошо! Так
хорошо!.. И старый лес это знает, и морозная пыль это знает, вся земная
красота это знает, только волки еще этого не знают".
Волки слушали. Не так, как зайцы. Совсем по-другому. Но слушали, Они
стали очень серьезными и неподвижными, так что их можно было спутать со
старыми замерзшими деревьями, сквозь ветви которых начали поблескивать
звезды.
Когда Девочка кончила, один волк отделился от стаи, подошел к ней и
сказал:
- Ты говоришь, что все очень, очень хорошо, но как же это, если так
холодно и мы голодаем?
- Мне тоже холодно, и я тоже голодна, - сказала Девочка. И больше
ничего не сказала.
Однажды волки долго совещались о чем-то между собой, а потом попросили
Девочку, чтобы она сыграла им на Белой скрипочке.
И Девочка сыграла. "Все хорошо, все очень, очень хорошо!" - пела Белая
скрипка. - И деревья это знают, и звезды знают. И зайцы это знают. Только
волки еще этого не знают."
Волки слушали. А потом сказали:
- Это неправда. Тебя можно заслушаться, но это неправда. Мы голодны. Ты
не можешь накормить нас, а говоришь, что все хорошо. Ты нас обманываешь, и
мы тебя съедим.
- Ну что ж, - сказала Девочка и низко-низко опустила голову, так что
она стала похожа на склонившийся под снегом замерзший куст. - Конечно, если
вы мне не поверили, вам ничего не остается, как съесть меня... Я готова.
- Мы голодны, а ты - обманщица, - повторили волки. - Все мы видим, что
ты - обманщица.
Но вдруг из стаи выделился один волк, подошел к Девочке и заслонил ее
собой.
- Нет, она не обманщица, - сказал он. - Все хорошо, все очень, очень
хорошо, если мы можем сидеть рядом с ней и слушать ее. И я готов умереть с
голоду, только бы она пела. Если я умру с голоду, но не трону ее ни одним
зубом, все будет хорошо, все будет очень, очень хорошо. - И он подошел к
Девочке и положил голову ей на колени,
-- Ну вот, ты уже не волк, ты - Друг, - сказала Девочка и заплакала от
счастья. - Я ушла из города, чтобы хотя бы один волк стал Другом и смог бы
войти в Волшебный город. Если бы не нашлось ни одного такого, волки бы съели
меня, и Волшебный город отдалился бы от волков еще больше... А теперь...
Глядите и слушайте!
И волки услышали звон, тонкий, далекий, а потом все яснее, ближе,
ближе... Звон и сияние приближались к ним, и вдруг прямо перед ними выросла
белая стена. Стена раскрылась только, чтобы пропустить Девочку и Друга, и
закрылась за ними. И потом город медленно начал отдаляться, так что
превратился в далекое белое облако, плывущее по небу. И волки не знали, был
ли он на самом деле, или не было его. Они остались совсем одни в пустом
темном лесу. Совсем одни со всей своей волчьей тоской.
- Ах, почему мы не поверили ей, - завыли волки. - Почему, почему мы не
поверили ей? Что же нам делать сейчас?
Но... Что это? То ли сосулька зацепилась за сосульку, то ли звездочка
задела за обледенелую ветку дерева, только вдруг раздался тонкий звон. Звон
рос, приближался и превращался в слова:
"Все хорошо, все очень, очень хорошо!
Никогда не поздно этому поверить."
****
А ведь это всего лишь детская сказка и она о зайцах и волках...да, о зайцах и волках
- Манка небесная
- Наставник
- Сообщения: 1243
- Зарегистрирован: 11 июн 2009, 09:06
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Люба68 писал(а):... Читаю и мурашки бегают.
Да, Люба, будто очищаешься
- Lilith
- Наставник
- Сообщения: 1380
- Зарегистрирован: 17 сен 2009, 15:45
- Пол: Женский
- Откуда: Калининград
Re: Светлые люди планета Земля
Чисто и мудро. Мне нечего больше сказать. Лишь только благодарить, что такие люди были, есть, будут на Земле.Манка небесная писал(а): У меня в сказках есть такое правило: на вопросы "как", "где" и "почему" волшебники не отвечают. Дело в том, что эти вопросы задает любознательный и часто очень любопытный ум, но не Душа. Для Души эти вопросы – праздные и потому неправильные.
Кришнамурти говорил, что только неправильные вопросы имеют ответ. Правильные вопросы ответа не имеют. Да, вопросы, которые задает наш ум, обращены к внешнему миру и имеют более или менее точные ответы вовне. Но эти ответы не нужны душе. Безразличны ей. Не она их задает.
Те вопросы, которые задает сама Душа, не имеют ответа вовне. Они имеют ответ внутри, в душе. И только там. Вовне – безмолвие.
- Снусмумрик
- Наставник
- Сообщения: 1247
- Зарегистрирован: 21 окт 2010, 11:08
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Спасибо.
Любовь всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит.
Вот, собственно, и всё.
Вот, собственно, и всё.
- Василиса-царевна
- Мастер
- Сообщения: 2673
- Зарегистрирован: 05 авг 2010, 14:14
- Пол: Женский
- SIGINA
- Наставник
- Сообщения: 1471
- Зарегистрирован: 03 июн 2009, 10:22
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Манка, Кариша! Сердечно БЛАГОДАРЮ вас !
Пробрало до слёз...
Жаль что динамиков нет,не могу послушать...
Пробрало до слёз...
Жаль что динамиков нет,не могу послушать...
Мир без чудес черно-белый, черно-белый,
Но нет причин для тоски, для тоски.
За пять минут кистью умелой
Мир черно-белый весь разрисуют чудаки.
Да. Да!
Но нет причин для тоски, для тоски.
За пять минут кистью умелой
Мир черно-белый весь разрисуют чудаки.
Да. Да!
- Манка небесная
- Наставник
- Сообщения: 1243
- Зарегистрирован: 11 июн 2009, 09:06
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
АНГЕЛ
(Зинаида Миркина, 1991)
Если был день
Превращен в дребедень,
Растрачен, растрачен,
- Ангел это поймет,
И от вас не уйдет,
Но заплачет...
(Из песни)
Ангел...
Вы конечно, давно знаете, что никакого ангела на свете нет. Или,
наоборот, твердо уверены, что он есть, что он так же существует, как вы
сами, и если очень постараться, его можно и увидеть. И только некоторые дети
еще ничего точно не знают и робко задают вопрос: а что такое ангел? И есть
ли он?
Милые мои дети, как трудно вам ответить. Хотя мне кажется, я знаю
ответ, но тем труднее мне ответить вам.
Ну, конечно, есть ангел. Мне так невероятно, что в этом можно
сомневаться. Видела ли его я? Нет, никогда.
Но мало ли, что я видела? В том, что я вижу, я постоянно сомневаюсь -
то ли это на самом деле, каким кажется?..
Я не сомневаюсь только в том, что я люблю. А его я люблю. Как люблю!..
Рассказать же вам, что он такое, труднее всего на свете, потому что он
незаметный. Самый незаметный из всего, что есть.
Один только Бог еще незаметнее его. Но про Бога мы сейчас совсем не
будем говорить. А только про ангела...
Это он проделал длинный-длинный путь, когда никто не видел и не слышал,
и принес человеческую душу из мира незаметного в мир заметный. - И вот
человек родился. И если вам скажут, что ангел здесь ни при чем, - пусть
говорят. Я ведь вам уже сказала, что он - самый незаметный. И что же может
быть естественней, чем то, что его не замечают? Говорят о вещах и делах,
которые всем заметны. Не о нем...
И вот, пока человек маленький, пока он совсем ничего не может, ангел не
отходит от него. Маленький человек совершенно не мешает своему ангелу делать
все, что ему нужно. Именно потому, что сам он ничего не может, ангел все
может за него. За него помнит, за него улыбается. Вы никогда не
задумывались, кто научил самого маленького человека такой улыбке? Так вот,
если хотите яснее всего представить себе ангела, посмотрите на эту улыбку.
Почему же маленький так много плачет? Как вам сказать,...
Это очень трудно - переходить из незаметного мира в заметный.
Все так незнакомо, непривычно. Наверно, это очень больно, когда
начинает быть нужным что-то заметное, что есть только в одном месте, а в
других местах его не найти. И если ты попал в это "другое" место, то как
тебе не плакать? Ведь чего-то нет.
Мне чудится, что ребенок еще ясно помнит про состояние, когда все всюду
было, и плакать было совершенно ни к чему. Была одна только улыбка, которая
разливалась повсюду и была не чем иным, как светом. А сейчас она появляется
только иногда. То свет, то тени. Все есть - чего-то нет...
- О чем ты так горько, маленький?
- Как это несправедливо, как это нехорошо, когда чего-то нет! Все
всегда должно быть.
- Ты так думаешь, малыш? Тебе нужно все? Ну, конечно, такая улыбка
только для ВСЕГО, которое ни в ком и ни в чем не умещается...
Подожди, маленький, подожди... Слушайся своего ангела. Он ведь не
отходит от тебя. Слушайся его, и ты снова найдешь все. Ты улыбаешься?
Значит, веришь. Ты ничего не помнишь, ничего не понимаешь. Тем легче тебе
почувствовать все. Сразу ВСЕ.
Но по мере того, как ты вырастаешь, к тебе приближается что-то, что-то
одно. Ты видишь его все яснее, все четче. Но тебе совершенно неинтересно
удовольствоваться этим одним. Тебе надо и это, и другое, и третье. Нам
невозможно за тобою угнаться, чтобы исполнить все твои желания. Ты нас
начинаешь утомлять.. Да не вертись ты во все стороны!.. Как нам трудно
понять, что ты утратил ВСЕ, ВСЕ, которое было ВСЮДУ, ВСЮДУ. И тебе надо
такое бесконечное множество вещей, чтобы попытаться заменить ВСЕ. Тебе еще
кажется, что можно объять необъятное. Чуть-чуть поднатужиться - еще одну
игрушку, еще одну бабочку, еще одну птицу... Все такое заметное, яркое,
вкусное...
А ангел? Что в это время делает твой ангел? Это совершенно незаметно.
Может показаться, что он совершенно забыл о тебе, как и ты о нем. Смотря
какая у тебя мама или няня. Если мама или няня рассказывает тебе про ангела,
то ты спрашиваешь: "Где же он? Почему он не дает мне все, что я хочу, и не
защищает меня, когда меня обижают?" И вот не знаю, напомнит ли кто-нибудь
тебе, что он незаметный, самый незаметный на свете и совершенно не может
делать заметных дел? И чем заметнее становишься ты, тем незаметнее твой
ангел... Не знаю, напомнит ли тебе об этом кто-нибудь...
Разве иногда, когда прошумят вдруг листья над головой, и тебе почему-то
захочется слушать этот шум совершенно ни для чего, и ты даже забудешь
ответить на вопрос, даже не расслышишь, о чем спрашивают. Такой незаметный,
легкий шум...
Или небо вдруг опустится к самому твоему лбу, почти коснется его, и ты
внезапно почувствуешь, что можно провести небом по лицу, как вот этой
травинкой... Разве ты по-настоящему замечал когда-нибудь небо? А ведь ангел
еще незаметнее... И вот, когда ты не говоришь ни о чем, ничего не делаешь и
даже, может быть, ни о чем не думаешь, вот тогда-то, в такие странные
провальные минуты он с тобой и разговаривает.
***
Воздух пахнул дождем. Теплый ветер поднял занавеску. Вещи вокруг тебя
складываются в удивительный лад. Что сказал тебе твой ангел? Ничего. Все,
что нужно, то и сказал.
Тебе хорошо? Неизъяснимо хорошо. Ты любишь. Это ангел твой склонился
над тобой только что - и поправил что-то в твоей душе, как мать поправляет
своему ребенку лезущие на глаза волосы или сбившееся одеяло.
Но он это делает только тогда, когда ты не думаешь ни о чем, в том
числе и о нем не думаешь, об ангеле. Если ты подумаешь о нем и спросишь:
"Где он?" или "Какой он?", - он улетит так же незаметно, как прилетел.
Собственно, он никуда не улетает, как и не прилетает ниоткуда. Он всегда
здесь. Но ты... ты, милый мой, куда ты смотришь? На вещи? Ты ищешь его среди
вещей? Но... ведь он - с другой стороны, всегда с другой стороны. Ты
смотришь не в ту сторону.
- Как не в ту? Я смотрю во все стороны.
И всегда на вещи. А он по ту сторону вещей. Не понимаешь? А кто тебе
сказал, что надо понимать?
Ветер качнул занавеску. Ветка изогнулась каким-то неизъяснимым
движением. Тебе это понятно?
- Но это же так... все, а при чем же тут ангел?
- А тебе надо, чтобы было не все, а что-то, что-то выделенное,
заметное... Ты снова забыл, что ангел такой незаметный... И ты, может быть,
родился для того, чтобы научиться замечать незаметное...
- Так, может быть, его нет?
- На этот вопрос никто тебе не ответит, кроме тебя самого. Никто. Или
ты сам заметишь его, или так и проживешь, не заметив...
Замечает ли своего ангела младенец? Нет. Он еще вообще ничего не
замечает. Просто он не расстается со своим ангелом. Все время сосет его
невидимое молоко.
Не расстается со своим ангелом... Вот почему он так улыбается, будто
ему принадлежит вся Вечность. Такому крошке - ЦЕЛАЯ ВЕЧНОСТЬ.
Конечно, ты можешь возразить, что ему принадлежит целая вечность и
порция молока. И если не будет порции молока, то его не утешит целая
вечность. Но, понимаешь, молоко ему нужно, чтобы о нем не думать, чтобы
ничто не стояло между ним и Вечностью, чтобы он мог спокойно улыбаться
ничему и ВСЕМУ. В том числе - молоку.
Тебе не приходилось встречать людей, вполне сытых, у которых вдоволь и
молока, и хлеба, и еще многого другого, и которые почти совсем разучились
улыбаться, то есть вот так улыбаться - ВСЕМУ? То самодовольное движение,
которое появляется у них на лицах, тоже называется улыбкой. Но это просто
значит, что у нас в языке не хватает слов. Есть улыбка ангела и улыбка, от
которой ангел плачет.
... Ты не знал, что ангел плачет?
Плачет.
Когда люди отворачиваются, отгораживаются и не замечают...
Его? - Да не обязательно его - чего-нибудь не замечают. Откуда ты
знаешь, что именно это "что-нибудь "и не будет он? Он в любой момент может
превратиться во все, что угодно.
Когда свет разливается по небу, по земле и заходит в твою комнату, ты
разве не чувствуешь, как он обнимает тебя? Бывает ли так, чтобы он
кого-нибудь или чего-нибудь не заметил? От кого-нибудь отвернулся, кого-то
обошел? Бывает? Тогда бы свет не был светом... Этого не бывает. И не оттого
ли где-то на дне нашего сердца такой поразительный покой, совершенно
непонятный нам покой, который осел на самом дне, глубже тоски, глубже самого
глубокого горя? Не оттого ли это, что где-то глубже сознания нашего живет
чувство, что мы не обойдены, не можем быть обойдены и не замечены. Что То,
самое главное, свет жизни нашей, не может быть безразлично ни к кому и ни к
чему. Он не может пройти мимо самой малой крошки живого, мимо самого
никудышного, самого горького.
Он никого не может не заметить, иначе Он - не он. Разве не это чувство
смутно шевелится в тебе, когда ты следишь за разливающимся по небу светом? И
особенно на закате, когда свет хочет передать тебе всю свою немыслимую силу
внимания и проникновения во все и сквозь все...
А на заре, в часы бесконечной нежности Света, разве не слышишь ты
беззвучный завет: не отгораживайтесь, не закрывайтесь, будьте тишайшими и
прозрачными, чтобы заметить самое незаметное...
Будьте как Свет, - который замечает все и всех... все и всех...
Одно малейшее пятнышко, не замеченное вами, - и вы уже не подобны
свету, и Свет уже не может беспрепятственно разлиться в вас. Это самое
пятнышко, не замеченное вами, не пускает его в вас.
Одна маленькая звездочка, по которой равнодушно скользнул ваш взгляд,
линия ветвей, которая напрасно прочертила для вас путь в самое главное,
малейшее движение человеческой души, которое было вам ни к чему, и...
Вы еще спрашиваете, отчего вам нехорошо и отчего плачет ангел?
(Зинаида Миркина, 1991)
Если был день
Превращен в дребедень,
Растрачен, растрачен,
- Ангел это поймет,
И от вас не уйдет,
Но заплачет...
(Из песни)
Ангел...
Вы конечно, давно знаете, что никакого ангела на свете нет. Или,
наоборот, твердо уверены, что он есть, что он так же существует, как вы
сами, и если очень постараться, его можно и увидеть. И только некоторые дети
еще ничего точно не знают и робко задают вопрос: а что такое ангел? И есть
ли он?
Милые мои дети, как трудно вам ответить. Хотя мне кажется, я знаю
ответ, но тем труднее мне ответить вам.
Ну, конечно, есть ангел. Мне так невероятно, что в этом можно
сомневаться. Видела ли его я? Нет, никогда.
Но мало ли, что я видела? В том, что я вижу, я постоянно сомневаюсь -
то ли это на самом деле, каким кажется?..
Я не сомневаюсь только в том, что я люблю. А его я люблю. Как люблю!..
Рассказать же вам, что он такое, труднее всего на свете, потому что он
незаметный. Самый незаметный из всего, что есть.
Один только Бог еще незаметнее его. Но про Бога мы сейчас совсем не
будем говорить. А только про ангела...
Это он проделал длинный-длинный путь, когда никто не видел и не слышал,
и принес человеческую душу из мира незаметного в мир заметный. - И вот
человек родился. И если вам скажут, что ангел здесь ни при чем, - пусть
говорят. Я ведь вам уже сказала, что он - самый незаметный. И что же может
быть естественней, чем то, что его не замечают? Говорят о вещах и делах,
которые всем заметны. Не о нем...
И вот, пока человек маленький, пока он совсем ничего не может, ангел не
отходит от него. Маленький человек совершенно не мешает своему ангелу делать
все, что ему нужно. Именно потому, что сам он ничего не может, ангел все
может за него. За него помнит, за него улыбается. Вы никогда не
задумывались, кто научил самого маленького человека такой улыбке? Так вот,
если хотите яснее всего представить себе ангела, посмотрите на эту улыбку.
Почему же маленький так много плачет? Как вам сказать,...
Это очень трудно - переходить из незаметного мира в заметный.
Все так незнакомо, непривычно. Наверно, это очень больно, когда
начинает быть нужным что-то заметное, что есть только в одном месте, а в
других местах его не найти. И если ты попал в это "другое" место, то как
тебе не плакать? Ведь чего-то нет.
Мне чудится, что ребенок еще ясно помнит про состояние, когда все всюду
было, и плакать было совершенно ни к чему. Была одна только улыбка, которая
разливалась повсюду и была не чем иным, как светом. А сейчас она появляется
только иногда. То свет, то тени. Все есть - чего-то нет...
- О чем ты так горько, маленький?
- Как это несправедливо, как это нехорошо, когда чего-то нет! Все
всегда должно быть.
- Ты так думаешь, малыш? Тебе нужно все? Ну, конечно, такая улыбка
только для ВСЕГО, которое ни в ком и ни в чем не умещается...
Подожди, маленький, подожди... Слушайся своего ангела. Он ведь не
отходит от тебя. Слушайся его, и ты снова найдешь все. Ты улыбаешься?
Значит, веришь. Ты ничего не помнишь, ничего не понимаешь. Тем легче тебе
почувствовать все. Сразу ВСЕ.
Но по мере того, как ты вырастаешь, к тебе приближается что-то, что-то
одно. Ты видишь его все яснее, все четче. Но тебе совершенно неинтересно
удовольствоваться этим одним. Тебе надо и это, и другое, и третье. Нам
невозможно за тобою угнаться, чтобы исполнить все твои желания. Ты нас
начинаешь утомлять.. Да не вертись ты во все стороны!.. Как нам трудно
понять, что ты утратил ВСЕ, ВСЕ, которое было ВСЮДУ, ВСЮДУ. И тебе надо
такое бесконечное множество вещей, чтобы попытаться заменить ВСЕ. Тебе еще
кажется, что можно объять необъятное. Чуть-чуть поднатужиться - еще одну
игрушку, еще одну бабочку, еще одну птицу... Все такое заметное, яркое,
вкусное...
А ангел? Что в это время делает твой ангел? Это совершенно незаметно.
Может показаться, что он совершенно забыл о тебе, как и ты о нем. Смотря
какая у тебя мама или няня. Если мама или няня рассказывает тебе про ангела,
то ты спрашиваешь: "Где же он? Почему он не дает мне все, что я хочу, и не
защищает меня, когда меня обижают?" И вот не знаю, напомнит ли кто-нибудь
тебе, что он незаметный, самый незаметный на свете и совершенно не может
делать заметных дел? И чем заметнее становишься ты, тем незаметнее твой
ангел... Не знаю, напомнит ли тебе об этом кто-нибудь...
Разве иногда, когда прошумят вдруг листья над головой, и тебе почему-то
захочется слушать этот шум совершенно ни для чего, и ты даже забудешь
ответить на вопрос, даже не расслышишь, о чем спрашивают. Такой незаметный,
легкий шум...
Или небо вдруг опустится к самому твоему лбу, почти коснется его, и ты
внезапно почувствуешь, что можно провести небом по лицу, как вот этой
травинкой... Разве ты по-настоящему замечал когда-нибудь небо? А ведь ангел
еще незаметнее... И вот, когда ты не говоришь ни о чем, ничего не делаешь и
даже, может быть, ни о чем не думаешь, вот тогда-то, в такие странные
провальные минуты он с тобой и разговаривает.
***
Воздух пахнул дождем. Теплый ветер поднял занавеску. Вещи вокруг тебя
складываются в удивительный лад. Что сказал тебе твой ангел? Ничего. Все,
что нужно, то и сказал.
Тебе хорошо? Неизъяснимо хорошо. Ты любишь. Это ангел твой склонился
над тобой только что - и поправил что-то в твоей душе, как мать поправляет
своему ребенку лезущие на глаза волосы или сбившееся одеяло.
Но он это делает только тогда, когда ты не думаешь ни о чем, в том
числе и о нем не думаешь, об ангеле. Если ты подумаешь о нем и спросишь:
"Где он?" или "Какой он?", - он улетит так же незаметно, как прилетел.
Собственно, он никуда не улетает, как и не прилетает ниоткуда. Он всегда
здесь. Но ты... ты, милый мой, куда ты смотришь? На вещи? Ты ищешь его среди
вещей? Но... ведь он - с другой стороны, всегда с другой стороны. Ты
смотришь не в ту сторону.
- Как не в ту? Я смотрю во все стороны.
И всегда на вещи. А он по ту сторону вещей. Не понимаешь? А кто тебе
сказал, что надо понимать?
Ветер качнул занавеску. Ветка изогнулась каким-то неизъяснимым
движением. Тебе это понятно?
- Но это же так... все, а при чем же тут ангел?
- А тебе надо, чтобы было не все, а что-то, что-то выделенное,
заметное... Ты снова забыл, что ангел такой незаметный... И ты, может быть,
родился для того, чтобы научиться замечать незаметное...
- Так, может быть, его нет?
- На этот вопрос никто тебе не ответит, кроме тебя самого. Никто. Или
ты сам заметишь его, или так и проживешь, не заметив...
Замечает ли своего ангела младенец? Нет. Он еще вообще ничего не
замечает. Просто он не расстается со своим ангелом. Все время сосет его
невидимое молоко.
Не расстается со своим ангелом... Вот почему он так улыбается, будто
ему принадлежит вся Вечность. Такому крошке - ЦЕЛАЯ ВЕЧНОСТЬ.
Конечно, ты можешь возразить, что ему принадлежит целая вечность и
порция молока. И если не будет порции молока, то его не утешит целая
вечность. Но, понимаешь, молоко ему нужно, чтобы о нем не думать, чтобы
ничто не стояло между ним и Вечностью, чтобы он мог спокойно улыбаться
ничему и ВСЕМУ. В том числе - молоку.
Тебе не приходилось встречать людей, вполне сытых, у которых вдоволь и
молока, и хлеба, и еще многого другого, и которые почти совсем разучились
улыбаться, то есть вот так улыбаться - ВСЕМУ? То самодовольное движение,
которое появляется у них на лицах, тоже называется улыбкой. Но это просто
значит, что у нас в языке не хватает слов. Есть улыбка ангела и улыбка, от
которой ангел плачет.
... Ты не знал, что ангел плачет?
Плачет.
Когда люди отворачиваются, отгораживаются и не замечают...
Его? - Да не обязательно его - чего-нибудь не замечают. Откуда ты
знаешь, что именно это "что-нибудь "и не будет он? Он в любой момент может
превратиться во все, что угодно.
Когда свет разливается по небу, по земле и заходит в твою комнату, ты
разве не чувствуешь, как он обнимает тебя? Бывает ли так, чтобы он
кого-нибудь или чего-нибудь не заметил? От кого-нибудь отвернулся, кого-то
обошел? Бывает? Тогда бы свет не был светом... Этого не бывает. И не оттого
ли где-то на дне нашего сердца такой поразительный покой, совершенно
непонятный нам покой, который осел на самом дне, глубже тоски, глубже самого
глубокого горя? Не оттого ли это, что где-то глубже сознания нашего живет
чувство, что мы не обойдены, не можем быть обойдены и не замечены. Что То,
самое главное, свет жизни нашей, не может быть безразлично ни к кому и ни к
чему. Он не может пройти мимо самой малой крошки живого, мимо самого
никудышного, самого горького.
Он никого не может не заметить, иначе Он - не он. Разве не это чувство
смутно шевелится в тебе, когда ты следишь за разливающимся по небу светом? И
особенно на закате, когда свет хочет передать тебе всю свою немыслимую силу
внимания и проникновения во все и сквозь все...
А на заре, в часы бесконечной нежности Света, разве не слышишь ты
беззвучный завет: не отгораживайтесь, не закрывайтесь, будьте тишайшими и
прозрачными, чтобы заметить самое незаметное...
Будьте как Свет, - который замечает все и всех... все и всех...
Одно малейшее пятнышко, не замеченное вами, - и вы уже не подобны
свету, и Свет уже не может беспрепятственно разлиться в вас. Это самое
пятнышко, не замеченное вами, не пускает его в вас.
Одна маленькая звездочка, по которой равнодушно скользнул ваш взгляд,
линия ветвей, которая напрасно прочертила для вас путь в самое главное,
малейшее движение человеческой души, которое было вам ни к чему, и...
Вы еще спрашиваете, отчего вам нехорошо и отчего плачет ангел?
- justice
- Уважаемый
- Сообщения: 375
- Зарегистрирован: 14 дек 2010, 17:59
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Мурашки, озноб по коже,.....Это то самое, настоящее!.. Уже давно проверила! Только не поняла, почему -"были такие люди"?
И еще -есть такая теория(гипотеза), предположение (и пр.), что Бог-это женское начало. И, прочитав 3.Миркину,-лишний раз убедилась...
И еще -есть такая теория(гипотеза), предположение (и пр.), что Бог-это женское начало. И, прочитав 3.Миркину,-лишний раз убедилась...
Я -с Вами, Ангелы -с нами, Мир- всем, Гармония -во всем!
- Кариша
- Наставник
- Сообщения: 872
- Зарегистрирован: 21 окт 2009, 20:40
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
* * *
Бог есть любовь. И Бог мой есть.
И эта внутренняя весть,
Которую вовеки мне
Не подтвердит никто извне
Как тихо!.. Небо и гора.
Мир - только отсвет от костра
Что зажигается внутри.
Гори, душа моя, гори
* * *
Ничего, пойму когда-нибудь,
Почему так трудно и так больно,
Впереди большой как небо путь.
Неба много, времени довольно. -
Ровно столько, сколько надо мне.
ствол крыла косматые раскинул...
Ведь хватило времени сосне
Вырасти и прошуметь вершиной.
Все равно, сиянье или мрак -
Расстояние непреодолимо,
Только внутрь бы иди за шагом шаг
Внутрь себя, а не в обход иль мимо.
Тот, кто бросил семя в темному,
Дал душе посильную задачу.
Вот и я до Бога дорасту,
Если только время не растрачу.
* * *
И сколько ни сказано, все-таки мало
И все-таки главного я не сказала.
А Главное где-то стоит молчаливо
И делает сердце бездонно счастливым.
И новое слово, как чуткая птица
Над тайным гнездом своим тихо кружится
И, вновь вылетая в неведомость, ищет
Для вечной любви ежедневную пищу.
* * *
Мне в этой жизни довелось
дослушать каждый звук.
Все вещи доглядеть насквозь
И очутиться вдруг
В потустороннем, за судьбой,
Как будто пройден мост,
Соединяющий с собой
И с каждою из звезд.
Бог есть любовь. И Бог мой есть.
И эта внутренняя весть,
Которую вовеки мне
Не подтвердит никто извне
Как тихо!.. Небо и гора.
Мир - только отсвет от костра
Что зажигается внутри.
Гори, душа моя, гори
* * *
Ничего, пойму когда-нибудь,
Почему так трудно и так больно,
Впереди большой как небо путь.
Неба много, времени довольно. -
Ровно столько, сколько надо мне.
ствол крыла косматые раскинул...
Ведь хватило времени сосне
Вырасти и прошуметь вершиной.
Все равно, сиянье или мрак -
Расстояние непреодолимо,
Только внутрь бы иди за шагом шаг
Внутрь себя, а не в обход иль мимо.
Тот, кто бросил семя в темному,
Дал душе посильную задачу.
Вот и я до Бога дорасту,
Если только время не растрачу.
* * *
И сколько ни сказано, все-таки мало
И все-таки главного я не сказала.
А Главное где-то стоит молчаливо
И делает сердце бездонно счастливым.
И новое слово, как чуткая птица
Над тайным гнездом своим тихо кружится
И, вновь вылетая в неведомость, ищет
Для вечной любви ежедневную пищу.
* * *
Мне в этой жизни довелось
дослушать каждый звук.
Все вещи доглядеть насквозь
И очутиться вдруг
В потустороннем, за судьбой,
Как будто пройден мост,
Соединяющий с собой
И с каждою из звезд.
- justice
- Уважаемый
- Сообщения: 375
- Зарегистрирован: 14 дек 2010, 17:59
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Потрясающе!.. Нечего сказать...Кариша писал(а):* * *
И сколько ни сказано, все-таки мало
И все-таки главного я не сказала.
А Главное где-то стоит молчаливо
И делает сердце бездонно счастливым.
И новое слово, как чуткая птица
Над тайным гнездом своим тихо кружится
И, вновь вылетая в неведомость, ищет
Для вечной любви ежедневную пищу.
Я -с Вами, Ангелы -с нами, Мир- всем, Гармония -во всем!
- Манка небесная
- Наставник
- Сообщения: 1243
- Зарегистрирован: 11 июн 2009, 09:06
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
ЛЕГКОНОЖКА
(Миркина Зинаида)
Было это на берегу моря. Это был город, в котором жило море. Оно дышало
и разговаривало. И если очень захотеть, всегда можно было заставить город
помолчать, сесть, поджав под себя ноги или обхватив коленки руками, и
слушать, что говорило море. Долго? Море большое, и ему очень много надо
сказать, поэтому слушать можно было очень долго. И смотреть, хотя ничего на
море не было - одно только море. А разве нужно что-то еще?
Ей казалось, что больше ничего не нужно. Она была девочка, выросшая на
море, и очень счастливая оттого, что она никогда не расставалась с морем,
просто оттого, что солнце встает очень рано, а спускается в море очень
медленно и по дороге разливает столько разноцветных огней, что можно весь
день следить за ними. И вообще, когда море рядом, такое огромное, то счастье
ровно такого размера, и только непонятно, как оно умещается в груди.
Как ее звали? В городе ее называли Легконожкой. Она очень подолгу
неподвижно сидела у моря, но когда потом поднималась, то и вправду казалось,
что кто-то приделал крылышки к ее ногам, так быстро и легко они порхали.
Сидит-сидит, кажется, все дела оставила, и вдруг в какой-то миг они у нее
как-то сами собой все сделались, и опять сидит она на берегу моря, точно ей
ничего не нужно и никаких дел никогда не бывало.
Где бы она ни появлялась в городе, сразу все становилось легко и
просто, и всем начинало казаться, что все трудное это выдумка какая-то. Даже
неловко становилось. Ну что трудного было в их жизни? А когда Легконожка
убегала, опять в души людей натекала тяжесть, руки и ноги поднимались с
трудом, в голосах накапливалось раздражение... Прибежит она - и снова
небывало всего этого.
Такая это была девочка. В общем-то самая обыкновенная девочка. Она,
конечно, знала сказки про принцесс и знала, что уж это-то совершенно
необыкновенные существа. А она была только обыкновенная девочка, у которой,
как водится, и платья-то настоящего не было... А хорошо бы платье, такое же
красивое, как море вечером или ранним утром, или как небо над морем. Вот из
этого всего - платье. Но вот это-то и бывает только у самых настоящих
принцесс, и "хорошо, что никто не знает, что иногда она об этом думает.
Впрочем, не так уж много.
А в их городе жил настоящий принц. В настоящем дворце. Легконожка
иногда заглядывалась на этот дворец и думала, что вот там-то люди ходят в
переливчатых воздушных платьях, с драгоценными камнями, как маленькие моря,
и все люди там такие же прекрасные, как море. Что поделать, так она думала.
Она думала, что попасть в этот дворец - это все равно, что попасть в морское
царство: то есть все, что море говорит ей без слов, все, что звучит в плеске
волн, там оживает. Встало из волн, отделилось - и живет.
Так она думала, глядя на дворец. А принц из окна своего дворца глядел
на нее. Она его очень занимала. Какая-то удивительная девушка. То сидит, как
вкопанная, и глаз не сводит с дворца, то вдруг срывается и прямо взлетает. И
что бы она ни делала, стоит ли, летит ли, похоже, что ей никогда не бывает
скучно... Это было для принца самое необыкновенное. Если бы она тут же, на
глазах взлетела на шпиль колокольни, как птица, это было бы для него не так
удивительно, как то, что она никогда не скучает. Ведь принц-то скучал
постоянно. Все драгоценные камни и картины, и книжки ему надоедали так же
быстро, как детские игрушки. Сколько у него было камней, картин и детских
игрушек! Дело в том, что он ничего не любил выбрасывать. И все комнаты
дворца были заставлены вещами, которые никому не были нужны, но бережно
хранились. В том числе и все детские игрушки принца, хотя он уже давно не
был ребенком и никогда в них не играл.
Иногда ему доставляло удовольствие показывать, сколько у него было
богатств. Он очень гордился, когда люди удивлялись и охали, и приказывал еще
бережнее все хранить, хотя все это ему было совершенно не нужно.
И вот однажды он подумал, как бы удивилась эта девушка, если бы увидела
все его богатства. Какое бы у нее было лицо, и как бы это его развлекло!
Легконожка как раз стояла под окнами дворца, не подозревая, что принц
смотрит на нее. Вдруг она заметила, что он машет ей рукой. Сначала она
подумала, что он спутал ее с кем-нибудь, а потом, когда поняла, что это
именно ее он зовет, встала, как вкопанная, а еще через минуту уже взлетела
наверх во дворец. Как сияли ее глаза! Тут уж принц встал, как вкопанный!
Такого сияния он, пожалуй, еще никогда не видел ни в одном драгоценном
камне. И вдруг ему показалось, что вот этого-то драгоценного камня и не
хватает ему в его сокровищнице, и если бы такой камень у него был, он, может
быть, даже перестал бы скучать.
Принц подумал это и взял Легконожку за руки, и руки ее стали дрожать,
как листья на ветру. - Тебе холодно? - спросил принц. Она ничего не
ответила, но лицо ее загорелось, как заря на море.
- Тебе жарко?
- Нет, нет, сейчас пройдет, - сказала Легконожка и улыбнулась своей
счастливой улыбкой, и тут уж принцу стало сначала холодно, а потом жарко. Во
всяком случае, не скучно! Нет, эту девушку он отпускать не хотел!
И он повел ее по дворцу. И глаза ее так разгорелись при виде всей этой
красоты, что принцу показалось, что наконец-то наступил самый настоящий
праздник. А когда они пришли в комнату детских игрушек, Легконожка заплакала
от счастья.
- И это все твое?
- Конечно, - ответил принц.
- И ты с этим делаешь вес, что хочешь?
- Конечно, - сказал он опять, а про себя подумал, что он, собственно,
ничего не хочет с этим делать, и даже смотрит на это только тогда, когда
показывает кому-нибудь.
- Ну да, - сказала Легконожка, - настоящий принц это тот, кому это все
принадлежит.
- Конечно, - кивнул принц, тут уже вполне искренне. Но вот тут-то,
пожалуй, и началось это странное: то, что оба они говорят одно и то же, а
подразумевают совсем разное. Легконожка думала, что настоящий принц - это
что-то вроде волшебника, который вынимает все необыкновенное и прекрасное
прямо из карманов, что оно словно растет на нем, как яблоки на дереве! Сам
прекрасный, потому вокруг все прекрасное.
Ну, а принц думал точно то, что было сказано: настоящий принц тот, кому
все это принадлежит.
Поэтому Легконожку от слов "настоящий принц" бросало в жар и в холод, а
принца... Принц просто приосанивался и довольно улыбался. Вообще-то, когда
он был один, эти слова - "настоящий принц" - не значили ровно ничего, кроме
скуки, но зато произнесенные при других людях, они значили очень много. И
поэтому принц терпеть не мог оставаться один. Ему надо было, чтобы вес время
рядом были люди, и притом почти все время новые, которые в первый раз
слышат, что он настоящий принц. Ему это было надо, чтобы самому почаще
удостоверяться в том, что он настоящий принц.
Никто никогда не оспаривал его звания, но почему-то ему все время надо
было удостоверяться в этом. Может быть, чтобы чуть меньше скучать, или
просто чуть чаще забывать, что он смертельно скучает. Особенно он любил
общество новых девушек. Было таким наслаждением смотреть, как они трепещут и
замирают при словах "настоящий принц". А потом, когда они привыкали к этим
словам, с ними случалось то же, что со всеми игрушками и картинами и
драгоценными камнями, - он на них больше не смотрел.
- Ты настоящий принц, значит тебе надо настоящую принцессу, - сказала
Легконожка, - а я простая девушка... Я пойду... - ив глазах ее повисли две
капельки.
Тогда принц чуть наклонился, поцеловал ее сначала в одну капельку,
потом в другую и сказал:
- Мне совсем не обязательна настоящая принцесса. Вполне достаточно
того, что я настоящий принц. И тебе совсем незачем уходить.
Что случилось с ногами Легконожки? Почему они вдруг так отяжелели? Или
это счастье так придавило их своей тяжестью, что они совершенно перестали ей
подчиняться?
- Там, на берегу моря, мой дом, и меня там ждут, - сказала она, вернее,
это сказали только ее губы, а ноги не сделали ни шагу. - Там, на берегу
моря, сейчас закат, - сказало ее сердце, а ноги опять не сделали ни шагу.
- Мы скоро пойдем с тобой вместе туда, на берег моря, - сказала она
принцу и больше уже не спорила со своими ногами, которые не могли сделать ни
шагу. - Скоро, скоро... .
- Да, да, - сказал принц. - Да, да.
Так это началось.
Она стала жить во дворце. И день, и другой, и еще, и еще. Она проходила
по прекрасным залам, от которых вздрагивало сердце и широко раскрывались
руки, но мимо, мимо, в зал, где были игрушки. Здесь она останавливалась.
Надолго. Очень надолго. Ей казалось, что она видит то, что слышала от моря;
ей казалось, что море лепит одну за другой сказки, и надо только угадать, из
какой сказки эта игрушка, и из какой - та. И если угадать, то сказки
составлялись сами собой, одна сказка за другой, и вот тогда-то она и
взлетала и летала по залам, и сверкала, как все драгоценные камни, и
кружилась. И принц летал и сверкал вместе с ней. И день, и другой, и еще, и
еще... Но... все-таки, сколько же можно? Не без конца же?
- Как не без конца? А разве бывают концы?
- Конечно, бывают. У всего бывает конец. И всему бывает конец.
- Неправда. У моря нет конца.
- Ну, мало ли что море, а мы люди...
Это принц говорил про себя. А когда она смотрела на него, он старался
загнать эти мысли подальше, чтобы они не выглядывали, и она бы ничего не
замечала. Но однажды он не успел их спрятать. Она слишком быстро оглянулась
на него и застала врасплох, когда он зевал. Зе-вал?! Вот здесь, когда у нее
только что на глазах составлялась сказка?! Зе-вал, когда такое рядом?
- Зевал, ну да, ну и что? Неужели человеку зевнуть нельзя? Неужели
человек заскучать не может?
- Скучать? Как это - скучать?
- Ну, очень просто. Ведь все это я уже видел, все это уже было.
- Ну да, конечно, было, ну и что?
Вот тут-то и выяснилось, что говорили они одно и то же, но это значило
совершенно разное. И никак, никак невозможно друг другу объяснить... Какая
тяжесть придавила Легконожку... Казалось, еще немножко, и она сломается под
этой тяжестью. Так было день, и другой, и еще... А потом она вдруг сказала:
- Я пойду.
- Подожди немного, - попросил принц. - Может быть, ты чем-нибудь еще
развлечешь меня.
И тогда Легконожка вздохнула, глубоко-глубоко, и потом взглянула
куда-то далеко-далеко и сказала:
- Нет, принц, мне нельзя жить там, где бывают концы.
- Но концы всюду бывают...
- Нет, принц. Я живу там, где нет никакого конца. Где все без конца.
- Что значит "без конца"?
- Ах, принц, я знаю мало слов, но еще меньше умею объяснять, что значат
слова. Прощай, принц.
Ушла. И ничего не объяснила. И опять он должен скучать... скучать...
А она... Она очутилась у своего моря, и сидела, и смотрела на него
долго, долго, до тех пор, пока, наконец, счастье не стало таких же размеров,
как море, и сделалось непонятно, как это оно умещается в груди. И тогда на
ногах снова выросли невидимые крылья. И она стала быстрой и легкой, и все,
что нужно, стало делаться само собой.
Все, как раньше. Но не совсем. Точно на дне этого счастья, как на дне
морском, лежит что-то... затонуло и лежит. А может быть, потому-то и бывают
бури на море, что морю очень хочется, чтобы все то, что там, на дне его,
стало бы видно всем, чтобы все наконец узнали, что в его глубине... может
быть, этого хочется морю так сильно, что вдруг нарушается его покой, и
мечутся белые валы, и оно тоскует и зовет, зовет и тоскует, а люди на берегу
спешат только спрятаться от него и совсем не понимают, что оно зовет и
тоскует...
И все-таки море оставалось прежним морем, а Легконожка прежней
Легконожкой. Только теперь она старалась никогда не пробегать мимо дворца и
уж, конечно, не останавливалась там.
И вот однажды она увидела, что низко над морем как будто летит птица с
горящими крыльями. Птица приближалась, приближалась, и вдруг стало ясно, что
это не птица, а корабль с самыми настоящими алыми парусами, прямо из той
сказки - про Алые паруса.
Корабль причалил к берегу, и с него сошли люди, и среди них - заморский
принц. Он приплыл в этот город за настоящей принцессой.
Конечно, первая, кого он увидел, была Легконожка, потому что все были в
домах, а она на берегу. Он спросил ее, не она ли настоящая принцесса? Но
Легконожка сказала, что она обыкновенная девушка.
- А зачем тебе настоящая принцесса?
- Затем, что я - настоящий принц, - ответил заморский гость
- Ну и что же? Разве не хватит того, что ты настоящий принц? Зачем тебе
принцесса?
- Настоящий принц не может жить без настоящей принцессы, а настоящая
принцесса - без настоящего принца. Если они не встретят друг друга, они
будут всю жизнь сидеть на берегу моря и смотреть на море.
- Где же ты будешь искать настоящую принцессу, - спросила Легконожка
тихо-тихо, - пойдешь во дворец?
- Нет, дворец мне совсем не обязателен. У меня есть своя примета.
- Какая же это - хрустальный башмачок или горошина?
- Нет, ни то, ни другое.
Как-то мгновенно все в городе прослышали, что приехал заморский принц.
И вот на берег пришла толпа народа и столько девушек - одна красивее другой,
и Легконожка нырнула в толпу, и принц ее потерял. Она и сама не очень знала,
зачем она это сделала. Может быть, оттого, что ей хотелось посмотреть, какая
же это у принца примета, а может, еще почему-нибудь...
Заморский принц загрустил. Он все время искал ее в толпе, пристально
вглядывался в каждую девушку и задавал ей какой-то вопрос, но так тихо, что
никто, кроме этой девушки, не мог расслышать его. После этого вопроса все
девушки отходили, а принц становился все грустней и грустней. И вдруг он
увидел Легконожку. И ей показалось, что в глазах у него вспыхнули те самые
алые паруса.
- Ну, какая же у тебя примета? - спросила Легконожка тихо-тихо. - Что
такое настоящая принцесса?
- Настоящая принцесса, - сказал он, - это та девушка, которая счастлива
ни от чего, и счастье которой ни от чего не может кончиться.
- Которая просто живет там, где не бывает концов, - сказала Легконожка
еще тише, и это было так, как будто ей примерили хрустальный башмачок, а она
из кармана вынула другой.
Вы думаете, мы приблизились к концу сказки? Нет, у этой сказки нет
конца. Мы просто попали туда, где все без конца.
(Миркина Зинаида)
Было это на берегу моря. Это был город, в котором жило море. Оно дышало
и разговаривало. И если очень захотеть, всегда можно было заставить город
помолчать, сесть, поджав под себя ноги или обхватив коленки руками, и
слушать, что говорило море. Долго? Море большое, и ему очень много надо
сказать, поэтому слушать можно было очень долго. И смотреть, хотя ничего на
море не было - одно только море. А разве нужно что-то еще?
Ей казалось, что больше ничего не нужно. Она была девочка, выросшая на
море, и очень счастливая оттого, что она никогда не расставалась с морем,
просто оттого, что солнце встает очень рано, а спускается в море очень
медленно и по дороге разливает столько разноцветных огней, что можно весь
день следить за ними. И вообще, когда море рядом, такое огромное, то счастье
ровно такого размера, и только непонятно, как оно умещается в груди.
Как ее звали? В городе ее называли Легконожкой. Она очень подолгу
неподвижно сидела у моря, но когда потом поднималась, то и вправду казалось,
что кто-то приделал крылышки к ее ногам, так быстро и легко они порхали.
Сидит-сидит, кажется, все дела оставила, и вдруг в какой-то миг они у нее
как-то сами собой все сделались, и опять сидит она на берегу моря, точно ей
ничего не нужно и никаких дел никогда не бывало.
Где бы она ни появлялась в городе, сразу все становилось легко и
просто, и всем начинало казаться, что все трудное это выдумка какая-то. Даже
неловко становилось. Ну что трудного было в их жизни? А когда Легконожка
убегала, опять в души людей натекала тяжесть, руки и ноги поднимались с
трудом, в голосах накапливалось раздражение... Прибежит она - и снова
небывало всего этого.
Такая это была девочка. В общем-то самая обыкновенная девочка. Она,
конечно, знала сказки про принцесс и знала, что уж это-то совершенно
необыкновенные существа. А она была только обыкновенная девочка, у которой,
как водится, и платья-то настоящего не было... А хорошо бы платье, такое же
красивое, как море вечером или ранним утром, или как небо над морем. Вот из
этого всего - платье. Но вот это-то и бывает только у самых настоящих
принцесс, и "хорошо, что никто не знает, что иногда она об этом думает.
Впрочем, не так уж много.
А в их городе жил настоящий принц. В настоящем дворце. Легконожка
иногда заглядывалась на этот дворец и думала, что вот там-то люди ходят в
переливчатых воздушных платьях, с драгоценными камнями, как маленькие моря,
и все люди там такие же прекрасные, как море. Что поделать, так она думала.
Она думала, что попасть в этот дворец - это все равно, что попасть в морское
царство: то есть все, что море говорит ей без слов, все, что звучит в плеске
волн, там оживает. Встало из волн, отделилось - и живет.
Так она думала, глядя на дворец. А принц из окна своего дворца глядел
на нее. Она его очень занимала. Какая-то удивительная девушка. То сидит, как
вкопанная, и глаз не сводит с дворца, то вдруг срывается и прямо взлетает. И
что бы она ни делала, стоит ли, летит ли, похоже, что ей никогда не бывает
скучно... Это было для принца самое необыкновенное. Если бы она тут же, на
глазах взлетела на шпиль колокольни, как птица, это было бы для него не так
удивительно, как то, что она никогда не скучает. Ведь принц-то скучал
постоянно. Все драгоценные камни и картины, и книжки ему надоедали так же
быстро, как детские игрушки. Сколько у него было камней, картин и детских
игрушек! Дело в том, что он ничего не любил выбрасывать. И все комнаты
дворца были заставлены вещами, которые никому не были нужны, но бережно
хранились. В том числе и все детские игрушки принца, хотя он уже давно не
был ребенком и никогда в них не играл.
Иногда ему доставляло удовольствие показывать, сколько у него было
богатств. Он очень гордился, когда люди удивлялись и охали, и приказывал еще
бережнее все хранить, хотя все это ему было совершенно не нужно.
И вот однажды он подумал, как бы удивилась эта девушка, если бы увидела
все его богатства. Какое бы у нее было лицо, и как бы это его развлекло!
Легконожка как раз стояла под окнами дворца, не подозревая, что принц
смотрит на нее. Вдруг она заметила, что он машет ей рукой. Сначала она
подумала, что он спутал ее с кем-нибудь, а потом, когда поняла, что это
именно ее он зовет, встала, как вкопанная, а еще через минуту уже взлетела
наверх во дворец. Как сияли ее глаза! Тут уж принц встал, как вкопанный!
Такого сияния он, пожалуй, еще никогда не видел ни в одном драгоценном
камне. И вдруг ему показалось, что вот этого-то драгоценного камня и не
хватает ему в его сокровищнице, и если бы такой камень у него был, он, может
быть, даже перестал бы скучать.
Принц подумал это и взял Легконожку за руки, и руки ее стали дрожать,
как листья на ветру. - Тебе холодно? - спросил принц. Она ничего не
ответила, но лицо ее загорелось, как заря на море.
- Тебе жарко?
- Нет, нет, сейчас пройдет, - сказала Легконожка и улыбнулась своей
счастливой улыбкой, и тут уж принцу стало сначала холодно, а потом жарко. Во
всяком случае, не скучно! Нет, эту девушку он отпускать не хотел!
И он повел ее по дворцу. И глаза ее так разгорелись при виде всей этой
красоты, что принцу показалось, что наконец-то наступил самый настоящий
праздник. А когда они пришли в комнату детских игрушек, Легконожка заплакала
от счастья.
- И это все твое?
- Конечно, - ответил принц.
- И ты с этим делаешь вес, что хочешь?
- Конечно, - сказал он опять, а про себя подумал, что он, собственно,
ничего не хочет с этим делать, и даже смотрит на это только тогда, когда
показывает кому-нибудь.
- Ну да, - сказала Легконожка, - настоящий принц это тот, кому это все
принадлежит.
- Конечно, - кивнул принц, тут уже вполне искренне. Но вот тут-то,
пожалуй, и началось это странное: то, что оба они говорят одно и то же, а
подразумевают совсем разное. Легконожка думала, что настоящий принц - это
что-то вроде волшебника, который вынимает все необыкновенное и прекрасное
прямо из карманов, что оно словно растет на нем, как яблоки на дереве! Сам
прекрасный, потому вокруг все прекрасное.
Ну, а принц думал точно то, что было сказано: настоящий принц тот, кому
все это принадлежит.
Поэтому Легконожку от слов "настоящий принц" бросало в жар и в холод, а
принца... Принц просто приосанивался и довольно улыбался. Вообще-то, когда
он был один, эти слова - "настоящий принц" - не значили ровно ничего, кроме
скуки, но зато произнесенные при других людях, они значили очень много. И
поэтому принц терпеть не мог оставаться один. Ему надо было, чтобы вес время
рядом были люди, и притом почти все время новые, которые в первый раз
слышат, что он настоящий принц. Ему это было надо, чтобы самому почаще
удостоверяться в том, что он настоящий принц.
Никто никогда не оспаривал его звания, но почему-то ему все время надо
было удостоверяться в этом. Может быть, чтобы чуть меньше скучать, или
просто чуть чаще забывать, что он смертельно скучает. Особенно он любил
общество новых девушек. Было таким наслаждением смотреть, как они трепещут и
замирают при словах "настоящий принц". А потом, когда они привыкали к этим
словам, с ними случалось то же, что со всеми игрушками и картинами и
драгоценными камнями, - он на них больше не смотрел.
- Ты настоящий принц, значит тебе надо настоящую принцессу, - сказала
Легконожка, - а я простая девушка... Я пойду... - ив глазах ее повисли две
капельки.
Тогда принц чуть наклонился, поцеловал ее сначала в одну капельку,
потом в другую и сказал:
- Мне совсем не обязательна настоящая принцесса. Вполне достаточно
того, что я настоящий принц. И тебе совсем незачем уходить.
Что случилось с ногами Легконожки? Почему они вдруг так отяжелели? Или
это счастье так придавило их своей тяжестью, что они совершенно перестали ей
подчиняться?
- Там, на берегу моря, мой дом, и меня там ждут, - сказала она, вернее,
это сказали только ее губы, а ноги не сделали ни шагу. - Там, на берегу
моря, сейчас закат, - сказало ее сердце, а ноги опять не сделали ни шагу.
- Мы скоро пойдем с тобой вместе туда, на берег моря, - сказала она
принцу и больше уже не спорила со своими ногами, которые не могли сделать ни
шагу. - Скоро, скоро... .
- Да, да, - сказал принц. - Да, да.
Так это началось.
Она стала жить во дворце. И день, и другой, и еще, и еще. Она проходила
по прекрасным залам, от которых вздрагивало сердце и широко раскрывались
руки, но мимо, мимо, в зал, где были игрушки. Здесь она останавливалась.
Надолго. Очень надолго. Ей казалось, что она видит то, что слышала от моря;
ей казалось, что море лепит одну за другой сказки, и надо только угадать, из
какой сказки эта игрушка, и из какой - та. И если угадать, то сказки
составлялись сами собой, одна сказка за другой, и вот тогда-то она и
взлетала и летала по залам, и сверкала, как все драгоценные камни, и
кружилась. И принц летал и сверкал вместе с ней. И день, и другой, и еще, и
еще... Но... все-таки, сколько же можно? Не без конца же?
- Как не без конца? А разве бывают концы?
- Конечно, бывают. У всего бывает конец. И всему бывает конец.
- Неправда. У моря нет конца.
- Ну, мало ли что море, а мы люди...
Это принц говорил про себя. А когда она смотрела на него, он старался
загнать эти мысли подальше, чтобы они не выглядывали, и она бы ничего не
замечала. Но однажды он не успел их спрятать. Она слишком быстро оглянулась
на него и застала врасплох, когда он зевал. Зе-вал?! Вот здесь, когда у нее
только что на глазах составлялась сказка?! Зе-вал, когда такое рядом?
- Зевал, ну да, ну и что? Неужели человеку зевнуть нельзя? Неужели
человек заскучать не может?
- Скучать? Как это - скучать?
- Ну, очень просто. Ведь все это я уже видел, все это уже было.
- Ну да, конечно, было, ну и что?
Вот тут-то и выяснилось, что говорили они одно и то же, но это значило
совершенно разное. И никак, никак невозможно друг другу объяснить... Какая
тяжесть придавила Легконожку... Казалось, еще немножко, и она сломается под
этой тяжестью. Так было день, и другой, и еще... А потом она вдруг сказала:
- Я пойду.
- Подожди немного, - попросил принц. - Может быть, ты чем-нибудь еще
развлечешь меня.
И тогда Легконожка вздохнула, глубоко-глубоко, и потом взглянула
куда-то далеко-далеко и сказала:
- Нет, принц, мне нельзя жить там, где бывают концы.
- Но концы всюду бывают...
- Нет, принц. Я живу там, где нет никакого конца. Где все без конца.
- Что значит "без конца"?
- Ах, принц, я знаю мало слов, но еще меньше умею объяснять, что значат
слова. Прощай, принц.
Ушла. И ничего не объяснила. И опять он должен скучать... скучать...
А она... Она очутилась у своего моря, и сидела, и смотрела на него
долго, долго, до тех пор, пока, наконец, счастье не стало таких же размеров,
как море, и сделалось непонятно, как это оно умещается в груди. И тогда на
ногах снова выросли невидимые крылья. И она стала быстрой и легкой, и все,
что нужно, стало делаться само собой.
Все, как раньше. Но не совсем. Точно на дне этого счастья, как на дне
морском, лежит что-то... затонуло и лежит. А может быть, потому-то и бывают
бури на море, что морю очень хочется, чтобы все то, что там, на дне его,
стало бы видно всем, чтобы все наконец узнали, что в его глубине... может
быть, этого хочется морю так сильно, что вдруг нарушается его покой, и
мечутся белые валы, и оно тоскует и зовет, зовет и тоскует, а люди на берегу
спешат только спрятаться от него и совсем не понимают, что оно зовет и
тоскует...
И все-таки море оставалось прежним морем, а Легконожка прежней
Легконожкой. Только теперь она старалась никогда не пробегать мимо дворца и
уж, конечно, не останавливалась там.
И вот однажды она увидела, что низко над морем как будто летит птица с
горящими крыльями. Птица приближалась, приближалась, и вдруг стало ясно, что
это не птица, а корабль с самыми настоящими алыми парусами, прямо из той
сказки - про Алые паруса.
Корабль причалил к берегу, и с него сошли люди, и среди них - заморский
принц. Он приплыл в этот город за настоящей принцессой.
Конечно, первая, кого он увидел, была Легконожка, потому что все были в
домах, а она на берегу. Он спросил ее, не она ли настоящая принцесса? Но
Легконожка сказала, что она обыкновенная девушка.
- А зачем тебе настоящая принцесса?
- Затем, что я - настоящий принц, - ответил заморский гость
- Ну и что же? Разве не хватит того, что ты настоящий принц? Зачем тебе
принцесса?
- Настоящий принц не может жить без настоящей принцессы, а настоящая
принцесса - без настоящего принца. Если они не встретят друг друга, они
будут всю жизнь сидеть на берегу моря и смотреть на море.
- Где же ты будешь искать настоящую принцессу, - спросила Легконожка
тихо-тихо, - пойдешь во дворец?
- Нет, дворец мне совсем не обязателен. У меня есть своя примета.
- Какая же это - хрустальный башмачок или горошина?
- Нет, ни то, ни другое.
Как-то мгновенно все в городе прослышали, что приехал заморский принц.
И вот на берег пришла толпа народа и столько девушек - одна красивее другой,
и Легконожка нырнула в толпу, и принц ее потерял. Она и сама не очень знала,
зачем она это сделала. Может быть, оттого, что ей хотелось посмотреть, какая
же это у принца примета, а может, еще почему-нибудь...
Заморский принц загрустил. Он все время искал ее в толпе, пристально
вглядывался в каждую девушку и задавал ей какой-то вопрос, но так тихо, что
никто, кроме этой девушки, не мог расслышать его. После этого вопроса все
девушки отходили, а принц становился все грустней и грустней. И вдруг он
увидел Легконожку. И ей показалось, что в глазах у него вспыхнули те самые
алые паруса.
- Ну, какая же у тебя примета? - спросила Легконожка тихо-тихо. - Что
такое настоящая принцесса?
- Настоящая принцесса, - сказал он, - это та девушка, которая счастлива
ни от чего, и счастье которой ни от чего не может кончиться.
- Которая просто живет там, где не бывает концов, - сказала Легконожка
еще тише, и это было так, как будто ей примерили хрустальный башмачок, а она
из кармана вынула другой.
Вы думаете, мы приблизились к концу сказки? Нет, у этой сказки нет
конца. Мы просто попали туда, где все без конца.
- Кариша
- Наставник
- Сообщения: 872
- Зарегистрирован: 21 окт 2009, 20:40
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Потеря потери
Зинаида Миркина
Касание снега, дыханье мороза,
Березы, березы, березы, березы…
Березы и сосны, березы и ели.
Кусты забелели, синицы запели.
Стволы окружали, стволы закружили, —
Затерянность в дали, затерянность в были…
Пропасть, затеряться… Потеря дороги,
Потеря стремлений, потеря тревоги,
Потеря заботы и той постоянной
Сосущей, зовущей и ноющей раны.
Потеря обиды, потеря досады,
Потеря всех «должно», «обязана», «надо»…
Другая страна ли, планета другая?
Душа, как праматерь, гуляет нагая.
И Бог по соседству, но дьявола нету,
И нету соблазна и нету запрета.
И нету змеиного страшного знанья, —
Потеря седин и потеря страданья.
И тишь неземная и хор стоголосый. —
Потеря ответа, потеря вопроса…
Сплетенные ветки — слиянные лица. —
Потеря стены и потеря границы.
Как будто изгнанницу вновь возвращают
В забытые кущи родимого рая.
Распахнуто сердце, как райские двери.
Изгнанье изгнанья! Потеря потери!
Зинаида Миркина
Касание снега, дыханье мороза,
Березы, березы, березы, березы…
Березы и сосны, березы и ели.
Кусты забелели, синицы запели.
Стволы окружали, стволы закружили, —
Затерянность в дали, затерянность в были…
Пропасть, затеряться… Потеря дороги,
Потеря стремлений, потеря тревоги,
Потеря заботы и той постоянной
Сосущей, зовущей и ноющей раны.
Потеря обиды, потеря досады,
Потеря всех «должно», «обязана», «надо»…
Другая страна ли, планета другая?
Душа, как праматерь, гуляет нагая.
И Бог по соседству, но дьявола нету,
И нету соблазна и нету запрета.
И нету змеиного страшного знанья, —
Потеря седин и потеря страданья.
И тишь неземная и хор стоголосый. —
Потеря ответа, потеря вопроса…
Сплетенные ветки — слиянные лица. —
Потеря стены и потеря границы.
Как будто изгнанницу вновь возвращают
В забытые кущи родимого рая.
Распахнуто сердце, как райские двери.
Изгнанье изгнанья! Потеря потери!
- Кариша
- Наставник
- Сообщения: 872
- Зарегистрирован: 21 окт 2009, 20:40
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Такая даль
Меж всеми нами!...
Такая даль,
Которую слова
Перелететь на могут.
Как крыльями не машут,
Как ни рвутся, -
Все та же даль маячит впереди.
Кричать?
Кому?
Куда?
К кому?
А может быть, когда-то
Вселенная вот также разбежалась
На тысячи, на мириады звезд,
И каждая повисла одиноко
Не в силах дотянуться до другой...
И превратилась Вечность
В безликое, безмерное Пространство,
И Время, неимущее конца...
Как будто кто-то
Вдруг выворотил Вечность наизнанку
Во вне себя...
Кричать?
..............................
Но разве звезды
кричат друг другу?
Нет. Они тихи.
И дело их -
Светиться сквозь молчанье
И тайное единство возвещать...
__________________
"Мы хотим, чтобы не только физические глаза, а Душа научилась бы читать.
Потому что только она может прочесть Божье Слово.
Бог не говорит ни на одном из наших языков.
Он говорит светом, тишиной, высотой и глубиной, обнимающими нас."
Зинаида Миркина
Меж всеми нами!...
Такая даль,
Которую слова
Перелететь на могут.
Как крыльями не машут,
Как ни рвутся, -
Все та же даль маячит впереди.
Кричать?
Кому?
Куда?
К кому?
А может быть, когда-то
Вселенная вот также разбежалась
На тысячи, на мириады звезд,
И каждая повисла одиноко
Не в силах дотянуться до другой...
И превратилась Вечность
В безликое, безмерное Пространство,
И Время, неимущее конца...
Как будто кто-то
Вдруг выворотил Вечность наизнанку
Во вне себя...
Кричать?
..............................
Но разве звезды
кричат друг другу?
Нет. Они тихи.
И дело их -
Светиться сквозь молчанье
И тайное единство возвещать...
__________________
"Мы хотим, чтобы не только физические глаза, а Душа научилась бы читать.
Потому что только она может прочесть Божье Слово.
Бог не говорит ни на одном из наших языков.
Он говорит светом, тишиной, высотой и глубиной, обнимающими нас."
Зинаида Миркина
- Тюльпан
- Уважаемый
- Сообщения: 335
- Зарегистрирован: 06 янв 2010, 18:11
Re: Светлые люди планета Земля
Мудро, искренне,пробирает до костей...
Благодарю за возможность соприкосновеия с искренно-кристальной чистотой Душ и ...восхищаюсь Ими и Вами ,девушки!!!
Какие Вы все хорошие
Благодарю!!!
Благодарю за возможность соприкосновеия с искренно-кристальной чистотой Душ и ...восхищаюсь Ими и Вами ,девушки!!!
Какие Вы все хорошие
Благодарю!!!
- Кариша
- Наставник
- Сообщения: 872
- Зарегистрирован: 21 окт 2009, 20:40
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Да, Тюльпан именно так: проникновенная искренно-кристальная чистота Души
Вот статья о Григории Померанце в Российской газете 25.03.2009
Инакомыслящий
Григорий Померанц считает духовный труд главным условием преображения личности
Глубокий философ и блистательный лектор, тонкий знаток искусства и опытный религиовед, яркий литературный критик и вдумчивый толкователь истории. Все это - в одном человеке, не имеющем ученых степеней и званий. Его зовут Григорий Померанц.
После войны он подвергался преследованиям за нестандартный образ мысли. В 1949 году был арестован и осужден за "антисоветскую агитацию", освобожден по амнистии в 1953-м и реабилитирован в 1956-м. В середине 60-х его философские и литературные эссе стали распространяться в самиздате. Произнесенная им в Институте философии речь о культе личности и сталинизме широко разошлась в машинописных копиях под названием "О нравственном облике исторической личности" и имела сильнейший резонанс в среде интеллигенции.
С 1976 года имя Григория Померанца было запрещено упоминать в советской прессе. Его книги выходили в Мюнхене, Париже, Нью-Йорке, Франкфурте-на Майне... Он публиковался в журнале "Посев", в эмигрантских изданиях "Грани", "Континент", "Синтаксис", "22", "Страна и мир"... В 1984 году Померанц был "предупрежден об ответственности по ст. 190 ("клевета на советскую действительность"). И только с 1990 года он начал свободно печататься в России.
Ему 91 год. Он по-прежнему много работает: читает лекции, пишет книги. И считает духовный труд главным условием преображения личности.
Я хочу быть самим собой
- В своем школьном сочинении на тему "Кем быть" вы впервые явили образец инакомыслия, написав: "Я хочу быть самим собой". Может быть, с того дня ваша судьба и предопределилась. Вот и давайте поговорим, каково это - быть самим собой.
- Я начну с того, как у меня возникла сама идея, совершенно не типичная для начала 1935 года, - написать в сочинении: "Я хочу быть самим собой".
- Вы тогда в каком классе учились?
- В десятом. А идея возникла от чтения Шекспира. Мне лет в четырнадцать надоела остросюжетная романистика, я заметил, что там в сущности один и тот же герой, только под разными именами, попадает во всякие страшные ситуации. И меня повернуло в сторону прозы характеров. Я, конечно, был совершенно неподготовлен к серьезному чтению. Например, был ужасно недоволен, что Толстой отдает Наташу Ростову тучному увальню Пьеру Безухову, когда гораздо приятнее, по-моему, Андрей Болконский. И я карандашом на полях книги написал резолюцию: "Толстой дурак". Но вскоре я стал читать Шекспира (у соседей было его полное собрание), и один из эпизодов трагедии "Юлий Цезарь" убедил меня в том, что дурак я сам. Там сперва выступает Брут и доказывает, что Цезаря совершенно необходимо убить, иначе рухнет римская свобода. Толпа аплодирует Бруту. Затем выступает Антоний и как будто бы присоединяется к аплодисментам, но вдруг поворачивает настроение толпы в совершенно противоположную сторону. И я с огорчением увидел, что меня поначалу захватил Брут, а потом захватил и Антоний. И я подумал, что я так же глуп, как и чернь. Но я себя считал умным мальчиком. И я начал искать в Шекспире какие-то очень важные мысли, которые останутся при мне, чтобы со мной ни происходило. И вытащил из уст Гамлета: "Вы можете меня расстроить, но не играть на мне". Затем я запомнил слова Полония об актерах: "Прими их лучше, чем они этого заслуживают. Если бы всем давали по заслугам, никто бы не избежал плетей". Вот так я и начал собирать какие-то мысли, которые во мне оставались.
- В том собрании были мысли опасные?
- Были. Помню, я в шестнадцать лет наскреб кое-что в предисловии к одному из романов Стендаля: "Позиция автора имеет только один недостаток - каждая партия может считать меня членом партии своих врагов". Мысль для 1934 года довольно опасная. Дело было еще и в том, что из рассказов разных людей я узнавал о голоде на Украине, в Поволжье, Сибири совсем не то, что узнавал из прессы. Мой друг Вовка Орлов присутствовал при беседах своего отца с Бухариным. Орлов-старший был химик, но интересовался философией, и Бухарин к ним заходил. И вот мой друг Вовка в свои пятнадцать лет начал как бы от собственного имени оценивать коллективизацию. Я понял, что он осторожно пересказывает Бухарина. Все это у меня никак не укладывалось ни во что стройное, я был растерян, как очень многие тогда. И я почувствовал, что мне надо найти прочную основу для того, чтобы меня не дурачили, чтобы я не доверялся первому впечатлению. Вот так и появилась задача - стать самим собой. Я выбрал для учебы Институт истории, философии и литературы. Не с целью получить профессию, а с целью стать самим собой. Хотя попутно я получил и профессию.
Меня мучал
страх перед бесконечностью
- Получается, тяга к знаниям у вас возникла из желания разобраться, что же на самом деле происходит в стране. Желание вполне прагматическое. Но почему вас вскоре потянуло в философию, причем отнюдь не марксистскую?
- Началось с тангенсоиды. Мне было шестнадцать лет, я изучал тригонометрию. И обратил внимание, что тангенсоида нырнула в бесконечность, как ей и полагалось, потом вынырнула. Так мальчишка прыгает с вышки, а через несколько секунд появляется на поверхности воды. И я воспринял эту тангенсоиду как мой собственный прыжок в бесконечность. Я не был уверен, что если нырну в бесконечность, потом из нее вынырну. И это меня ужаснуло. Несколько дней я пребывал в смятении и в конце концов отложил размышления о природе бесконечности до той поры, пока не поумнею.
- Когда вы почувствовали, что эта пора наступила?
- В двадцать лет я стал значительно умнее, чем в шестнадцать. Это естественно, в таком возрасте человек стремительно развивается. К тому же я читал подряд Тютчева, Толстого и Достоевского. В строчке Тютчева "а человек, сей мыслящий тростник" я поймал хвост мысли Паскаля, его знаменитый афоризм: "Человек слаб, как тростник. Порыв ветра может сломать его, но этот тростник мыслит. И если даже вся Вселенная обрушится на него..." То есть человек не является частью Вселенной. Человек отделен от нее. И он беспомощен. Единственное, что человека утешает: если даже вся Вселенная обрушится на него, она не сможет отнять у него способность мыслить. И ужас, что вся Вселенная на меня обрушивается, снова меня охватил. Я начал искать в себе противовес. И придумал такую медитацию: "Если материальная бесконечность существует, то меня нет. "Единица" или "тройка", или миллион, деленные на бесконечность, одинаково равны нулю. А если я есть, то бесконечности нет, а есть что-то другое". Я упорно пытался понять, что же тогда существует на месте бесконечности. Причем логический анализ здесь был невозможен. Надо было просто созерцать эту загадку.
Гришенька, неужели это социализм?
- Боюсь, мы сейчас углубимся в философские дебри, из которых не скоро выберемся, если выберемся вообще. Давайте вернемся к разговору, в каких обстоятельствах вы решали задачу стать самим собой.
- Обстоятельства были таковы, что вольно или невольно заставляли задумываться. Вот одно из таких обстоятельств. В 1936 году было объявлено, что социализм в стране построен. До этого мы строили фундамент социализма. О том, как обстоит дело со стенами и крышей, разговора не было. И вдруг - социализм построен, потому что ликвидированы все эксплуататорские классы. И моя мама отнюдь не философ, она была актриса, очень наивный человек, говорит: "Гришенька, неужели это социализм? Ради этого люди шли на каторгу, на виселицу?" А я только что сдал политэкономию социализма. "Да, - отвечаю, - это и есть социализм, поскольку ликвидирована частная собственность на средства производства". Сказал - и мгновенно почувствовал фальшь в своих словах. Почувствовал, что все, чему меня обучали целый семестр, все, что я старательно зубрил и за что получил "пятерку", - все это вздор. Позже я укрепился в своем открытии. Я начал вспоминать, как нам жилось в 1927 году, в разгар нэпа. Мне было тогда девять лет, я выходил на угол своего Зачатьевского переулка и покупал за гривенник бутерброд с ветчиной. А сейчас - фигушки. И я начал размышлять над тем, почему рабочим и крестьянам ныне живется хуже, чем в 1927 году. Эти размышления постепенно привели меня к пониманию, что же в реальности представляет собой сталинский социализм.
- И как только вы это поняли, страх перед бесконечностью уступил место другому страху - отнюдь не мистического происхождения?
- Первой попыткой изжить страх бесконечности стала для меня война. В октябре сорок первого года я пошел в ополчение на защиту Москвы. Это было слабо вооруженное ополчение, которое, к счастью, осталось в своих окопах, так как успели подойти дивизии с Дальнего Востока. А в настоящую переделку я попал под Сталинградом.
В первом бою
я был настроен романтически
- Где вам было страшнее - на войне или в мирной советской действительности?
- В мирной советской действительности. Потому что на войне, особенно в первом бою, я был настроен романтически, как Петя Ростов. Но наступил день, когда я испытал лютый, просто животный страх. Это когда наша дивизия попала под бомбежку. Меня охватил ужас, которого раньше я никогда не испытывал. Во мне, я это отчетливо помню, что-то кричало: "Домой, к маме!" Я понимал, что мама моя в Казахстане, в эвакуации, и что я лежу в степи в двух-трех километрах от места, которое бомбят "Хейнкели"; это тяжелые бомбардировщики, они летают на большой высоте и по отдельным солдатам не стреляют. Но справиться с собой я не мог. Я находил в себе силы только лежать, зарывшись в землю. Так продолжалось полчаса, и вдруг мне явилось воспоминание о том, как, будучи подростком, я обнаружил в своей душе какой-то противовес внешней бесконечности. Я сказал себе: "Я же не испугался бездны пространства и времени, так чего я буду бояться нескольких "Хейнкелей". И я почувствовал, что меня накрывает какая-то волна, в которой тонет страх. В течение двух-трех минут этот страх растаял, как в чае кусок рафинада.
- В партию вы на фронте вступили?
- На фронте.
- Без колебаний и сомнений?
- Нет, я внутренне сопротивлялся вступлению в партию. Несколько дней думал, надо ли мне в нее вступать. И решил, что здесь, на войне, это, пожалуй, необходимо.
- А исключили вас когда?
- Меня исключили в сорок шестом. Я тогда служил корреспондентом в дивизионной газете.
- За что исключили?
- За дерзкое заявление о демобилизации.
- Что вы в нем написали?
- Я написал, что эта работа вызывает у меня отвращение.
- Чем?
- Ну тем, например, что я вынужден популяризировать роман Фадеева "Молодая гвардия", а меня тошнит от него.
- Так и написали?
- Так и написал. "Прошу меня демобилизовать, потому что моя работа внушает мне отвращение". То есть я просил не только об увольнении из "дивизионки". Я просил вообще демобилизовать меня из армии.
- И вас демобилизовали?
- Да. И одновременно исключили из партии. В моем военном билете написано: "Исключен за антипартийное заявление".
Лучше три года сидеть, чем всю жизнь дрожать
- После этого вы работали техником треста "Союзэнергомонтаж", киоскером "Союзпечати"... Что дал вам этот опыт?
- Ничего позитивного. Вообще из любой ситуации я всегда извлекал какой-то полезный человеческий опыт, а здесь растерялся. Потому что почувствовал: это тупик. Мне друзья говорили: "Добивайся восстановления в партии, иначе пропадешь".
- И вам захотелось восстановиться?
- Не захотелось. Но я понимал, что иначе - лагерь. И я подавал бумаги. Подавал в две инстанции - в политуправление Красной армии и в ЦК ВКПб. Я это делал против собственной совести, мною двигал страх оказаться за решеткой. Но вскоре выснилось, что мои хлопоты по восстановлению в партию напрасны. Мне Вовка Орлов, которого вызывали куда надо, рассказал, что меня собираются посадить, уже оформляют. И тогда я испытал прилив бодрости. Это был вызов судьбы, и я его принял. Я купил себе футляр для зубной щетки. Я отдал свою старую шинель в мастерскую, чтобы к ней пришили новые карманы взамен истрепанных. И когда меня арестовывали, я надел эту шинель, сунул в карман зубную щетку с футляром - и пошел. Пошел с любопытством. Пошел узнавать новый для меня мир.
- За что вас тогда посадили?
- Меня посадили по постановлению 47 года об изъятии из общества всех антипартийных, антисоветских элементов, отсидевших свой срок и вернувшихся какими-то судьбами в большие города. Я попал в поток "повторников". Много от них услышал о Воркуте, о Колыме... А сидел я три года.
- Это тогда вы пришли к убеждению: "Лучше три года сидеть, чем всю жизнь дрожать"?
- Нет, я пришел к этому значительно раньше - в пору студенчества. Мне, как и всем, было известно, что "особое совещание" имело право своим решением давать три года. А если больше, тогда уж суд.
- Как вам удалось после отсидки "за антисоветскую агитацию" получить работу по специальности?
- Вот как раз по специальности меня никуда и не брали. Я устроился учителем в одну из сельских школ Краснодарского края. Ездил по воскресеньям в Ростов, читал в библиотеке имени Карла Маркса интересные книжки. Туда - на попутной машине, обратно пешком, ночью. В четыре утра я возвращался, а уже в восемь должен был быть на занятиях. Потом состоялся ХХ съезд, после которого я подал заявление о реабилитации. В Москву я вернулся уже реабилитированным и получил работу по договорам в библиотеках общественных наук. Я был младшим научным сотрудником, по сути, библиографом. Потом мне стали давать работу по договорам в секторе информации Института экономики. Для выполнения этой работы мне требовалось посещать Библиотеку Академии наук. И там попадались интересные германоязычные тексты, которые я просматривал. В частности, я очень долго сидел над книгой "Теория центрально-административного хозяйства". Ее автор прежде работал в управлении кожевенной промышленности Третьего рейха, где пришел к выводу, что казенная система экономики превосходна, если надо пошить десять миллионов шинелей, десять миллионов сапог, но она решительно непригодна для удовлетворения разнообразного потребительского спроса. Точно так же, думал я, читая эту книгу, и советская система хозяйствования: она полезна только в чрезвычайных обстоятельствах, в условиях войны, а в мирной жизни никуда не годится.
- Вам не хотелось получить место в солидном научном институте, легально заняться изучением философии, защитить диссертацию?
- Дело в том, что в первые годы после возвращения в Москву у меня вспыхнула любовь к Ирине Игнатьевне Муравьевой. Мне было все равно, где работать, лишь бы побольше времени проводить с ней. Вместе с Ирой мы горячо переживали травлю Пастернака. Я сказал: "Рушенька, давай посмотрим, не наблюдается ли сейчас какое-нибудь движение умов, направленное против советской власти". И я в течение года вел кружок молодежи, такой подпольный семинар.
- Это после трех лет лагерей?!
- Ну, время было оттепельное, шел 58-й год. Да и война меня приучила ничего не бояться. Кстати, и лагерь приучил к этому. Там однажды был случай. Попадаем мы в карантин, где распоряжается какой-то человек, которого я принял за начальника карантина. Оказалось, он просто дневальный. Из заключенных. Бандит. По фамилии Шелкопляс. И я ему делаю замечание: мол, начальник мог бы и поменьше матюкаться. Он был страшно изумлен покушением на свой авторитет. А дело было в бане, я голый стоял. Я - маленький такой, хрупкого сложения, а этот - глыба, громила. Слово за слово, он плюнул в мою сторону, а я, соблюдая некоторую осторожность, плюнул в его сторону, но не стремясь до него доплюнуться. Тогда он поднял табуретку над моей головой, а это верный способ убить. И тут я посмотрел ему в глаза. А глаза у меня иногда бывают сильные, выразительные. Он отбросил табуретку, смазал меня, походя, сапогом по животу, крепко сам себя стукнул о дверную притолоку, чтобы остыть, и вышел. Неохота ему было зарабатывать дополнительный срок на паршивом фраере. Но сразу разнесся слух по лагерю, что чуть не убили выпускника Института истории, философии и литературы. Нашелся еще один человек, который окончил Институт истории, философии и литературы, и он пришел со мной знакомиться. Его фамилия Фильштинский. Он живой еще, ему сейчас тоже 90 лет. Он доктор наук, профессор арабской словесности. А с Шелкоплясом я на следующий день помирился, нас мирил священник, находившийся в том же этапе. Потом я помог Шелкоплясу написать "помиловку" - прошение о помиловании.
Мой антисталинский доклад гулял в самиздате
- Ваш антисталинский доклад, прочитанный в Институте философии, потом разошелся в машинописных копиях, стал достоянием самиздата. Почему доклад наделал столько шума? Ведь о Сталине тогда уже многое было сказано.
- Доклад произвел впечатление, потому что Сталина вновь начали поднимать на щит, и выступить против ползучей реставрации сталинизма - это был поступок. Свой доклад я в течение трех недель обдумывал. Как писал Пастернак, "шатался по улицам и репетировал". И прочитал с блеском. Концовку только изменил. На домашней репетиции мне было сказано, что, если я закончу так, как задумал, меня за ноги стащат с трибуны. А критиковал я Сталина, опираясь на ленинские цитаты. Одна из них была примерно такого содержания: "Раб не виновен в том, что он раб. Но раб, который обожает своего хозяина, это не просто раб, это холоп и холуй". Доклад вызвал страшное раздражение у Семичастного (председателя КГБ. - В.В.). Он два раза звонил в президиум Академии наук, оттуда звонили Юрию Александровичу Леваде, который был секретарем парторганизации Института философии. Левада отвечал, что доклад выдержан в духе решений ХХ и ХХII съездов. Вообще Левада был мужественный человек, и он очень твердо держался.
- Я слышал, что этот доклад чуть было не напечатал Твардовский в "Новом мире".
- Доклад был принят в портфель редакции, но для публикации не предназначался. Было понятно, что напечатать это никто не даст.
- Тогда зачем же в портфель принимали?
- Чтобы легализовать. Одно дело, когда этот текст гуляет в самиздате, и другое - когда он находится в портфеле "Нового мира", главный редактор которого - член ЦК.
- Вы ожидали, что ваш доклад станет антисталинским манифестом думающей интеллигенции?
- Не только ожидал - стремился к этому. Но вслед за мной против политической реабилитации Сталина открыто выступил лишь один человек - Михаил Ильич Ромм. Он после пригласил меня к себе домой, мы с ним долго беседовали. Ромм рассказывал, что, когда он делал фильм "Ленин в 1918 году", он сам дрожал от страха, что к нему ночью придут. И успокоился, только узнав, что Сталину фильм понравился. Это был единственный человек, который откликнулся на мое выступление и одновременно покаялся в том, что в какой-то степени соучаствовал в сталинщине.
Путь к себе и долог, и тернист
- В чем вы сегодня находите духовную опору?
- В созерцании.
- В созерцании чего?
- Ну, например, природы. Она ведь проявление того ощутимого нами внутреннего духа, на котором все в мире держится. После того как астрономы прогнали Бога с неба, Бог находится где-то здесь, в области человеческого сердца, в самой его середке.
- Вы писали философские трактаты, печатали литературоведческие статьи, сочиняли публицистические эссе, издавали, мемуары, читали лекции, участвовали в дискуссиях на самые разные темы... Но если одним словом, чем вы всю жизнь занимались?
- Я собирал себя. Одна моя книжка так и называется - "Собирание себя". Она составилась из лекций, когда-то прочитанных мной в Литературном музее. Я считаю, что молодым людям надо собирать себя. Или, скажу по-другому, идти к себе. Путь к себе и долог, и тернист, но встав на этот путь, уже нельзя повернуть назад.
Вот статья о Григории Померанце в Российской газете 25.03.2009
Инакомыслящий
Григорий Померанц считает духовный труд главным условием преображения личности
Глубокий философ и блистательный лектор, тонкий знаток искусства и опытный религиовед, яркий литературный критик и вдумчивый толкователь истории. Все это - в одном человеке, не имеющем ученых степеней и званий. Его зовут Григорий Померанц.
После войны он подвергался преследованиям за нестандартный образ мысли. В 1949 году был арестован и осужден за "антисоветскую агитацию", освобожден по амнистии в 1953-м и реабилитирован в 1956-м. В середине 60-х его философские и литературные эссе стали распространяться в самиздате. Произнесенная им в Институте философии речь о культе личности и сталинизме широко разошлась в машинописных копиях под названием "О нравственном облике исторической личности" и имела сильнейший резонанс в среде интеллигенции.
С 1976 года имя Григория Померанца было запрещено упоминать в советской прессе. Его книги выходили в Мюнхене, Париже, Нью-Йорке, Франкфурте-на Майне... Он публиковался в журнале "Посев", в эмигрантских изданиях "Грани", "Континент", "Синтаксис", "22", "Страна и мир"... В 1984 году Померанц был "предупрежден об ответственности по ст. 190 ("клевета на советскую действительность"). И только с 1990 года он начал свободно печататься в России.
Ему 91 год. Он по-прежнему много работает: читает лекции, пишет книги. И считает духовный труд главным условием преображения личности.
Я хочу быть самим собой
- В своем школьном сочинении на тему "Кем быть" вы впервые явили образец инакомыслия, написав: "Я хочу быть самим собой". Может быть, с того дня ваша судьба и предопределилась. Вот и давайте поговорим, каково это - быть самим собой.
- Я начну с того, как у меня возникла сама идея, совершенно не типичная для начала 1935 года, - написать в сочинении: "Я хочу быть самим собой".
- Вы тогда в каком классе учились?
- В десятом. А идея возникла от чтения Шекспира. Мне лет в четырнадцать надоела остросюжетная романистика, я заметил, что там в сущности один и тот же герой, только под разными именами, попадает во всякие страшные ситуации. И меня повернуло в сторону прозы характеров. Я, конечно, был совершенно неподготовлен к серьезному чтению. Например, был ужасно недоволен, что Толстой отдает Наташу Ростову тучному увальню Пьеру Безухову, когда гораздо приятнее, по-моему, Андрей Болконский. И я карандашом на полях книги написал резолюцию: "Толстой дурак". Но вскоре я стал читать Шекспира (у соседей было его полное собрание), и один из эпизодов трагедии "Юлий Цезарь" убедил меня в том, что дурак я сам. Там сперва выступает Брут и доказывает, что Цезаря совершенно необходимо убить, иначе рухнет римская свобода. Толпа аплодирует Бруту. Затем выступает Антоний и как будто бы присоединяется к аплодисментам, но вдруг поворачивает настроение толпы в совершенно противоположную сторону. И я с огорчением увидел, что меня поначалу захватил Брут, а потом захватил и Антоний. И я подумал, что я так же глуп, как и чернь. Но я себя считал умным мальчиком. И я начал искать в Шекспире какие-то очень важные мысли, которые останутся при мне, чтобы со мной ни происходило. И вытащил из уст Гамлета: "Вы можете меня расстроить, но не играть на мне". Затем я запомнил слова Полония об актерах: "Прими их лучше, чем они этого заслуживают. Если бы всем давали по заслугам, никто бы не избежал плетей". Вот так я и начал собирать какие-то мысли, которые во мне оставались.
- В том собрании были мысли опасные?
- Были. Помню, я в шестнадцать лет наскреб кое-что в предисловии к одному из романов Стендаля: "Позиция автора имеет только один недостаток - каждая партия может считать меня членом партии своих врагов". Мысль для 1934 года довольно опасная. Дело было еще и в том, что из рассказов разных людей я узнавал о голоде на Украине, в Поволжье, Сибири совсем не то, что узнавал из прессы. Мой друг Вовка Орлов присутствовал при беседах своего отца с Бухариным. Орлов-старший был химик, но интересовался философией, и Бухарин к ним заходил. И вот мой друг Вовка в свои пятнадцать лет начал как бы от собственного имени оценивать коллективизацию. Я понял, что он осторожно пересказывает Бухарина. Все это у меня никак не укладывалось ни во что стройное, я был растерян, как очень многие тогда. И я почувствовал, что мне надо найти прочную основу для того, чтобы меня не дурачили, чтобы я не доверялся первому впечатлению. Вот так и появилась задача - стать самим собой. Я выбрал для учебы Институт истории, философии и литературы. Не с целью получить профессию, а с целью стать самим собой. Хотя попутно я получил и профессию.
Меня мучал
страх перед бесконечностью
- Получается, тяга к знаниям у вас возникла из желания разобраться, что же на самом деле происходит в стране. Желание вполне прагматическое. Но почему вас вскоре потянуло в философию, причем отнюдь не марксистскую?
- Началось с тангенсоиды. Мне было шестнадцать лет, я изучал тригонометрию. И обратил внимание, что тангенсоида нырнула в бесконечность, как ей и полагалось, потом вынырнула. Так мальчишка прыгает с вышки, а через несколько секунд появляется на поверхности воды. И я воспринял эту тангенсоиду как мой собственный прыжок в бесконечность. Я не был уверен, что если нырну в бесконечность, потом из нее вынырну. И это меня ужаснуло. Несколько дней я пребывал в смятении и в конце концов отложил размышления о природе бесконечности до той поры, пока не поумнею.
- Когда вы почувствовали, что эта пора наступила?
- В двадцать лет я стал значительно умнее, чем в шестнадцать. Это естественно, в таком возрасте человек стремительно развивается. К тому же я читал подряд Тютчева, Толстого и Достоевского. В строчке Тютчева "а человек, сей мыслящий тростник" я поймал хвост мысли Паскаля, его знаменитый афоризм: "Человек слаб, как тростник. Порыв ветра может сломать его, но этот тростник мыслит. И если даже вся Вселенная обрушится на него..." То есть человек не является частью Вселенной. Человек отделен от нее. И он беспомощен. Единственное, что человека утешает: если даже вся Вселенная обрушится на него, она не сможет отнять у него способность мыслить. И ужас, что вся Вселенная на меня обрушивается, снова меня охватил. Я начал искать в себе противовес. И придумал такую медитацию: "Если материальная бесконечность существует, то меня нет. "Единица" или "тройка", или миллион, деленные на бесконечность, одинаково равны нулю. А если я есть, то бесконечности нет, а есть что-то другое". Я упорно пытался понять, что же тогда существует на месте бесконечности. Причем логический анализ здесь был невозможен. Надо было просто созерцать эту загадку.
Гришенька, неужели это социализм?
- Боюсь, мы сейчас углубимся в философские дебри, из которых не скоро выберемся, если выберемся вообще. Давайте вернемся к разговору, в каких обстоятельствах вы решали задачу стать самим собой.
- Обстоятельства были таковы, что вольно или невольно заставляли задумываться. Вот одно из таких обстоятельств. В 1936 году было объявлено, что социализм в стране построен. До этого мы строили фундамент социализма. О том, как обстоит дело со стенами и крышей, разговора не было. И вдруг - социализм построен, потому что ликвидированы все эксплуататорские классы. И моя мама отнюдь не философ, она была актриса, очень наивный человек, говорит: "Гришенька, неужели это социализм? Ради этого люди шли на каторгу, на виселицу?" А я только что сдал политэкономию социализма. "Да, - отвечаю, - это и есть социализм, поскольку ликвидирована частная собственность на средства производства". Сказал - и мгновенно почувствовал фальшь в своих словах. Почувствовал, что все, чему меня обучали целый семестр, все, что я старательно зубрил и за что получил "пятерку", - все это вздор. Позже я укрепился в своем открытии. Я начал вспоминать, как нам жилось в 1927 году, в разгар нэпа. Мне было тогда девять лет, я выходил на угол своего Зачатьевского переулка и покупал за гривенник бутерброд с ветчиной. А сейчас - фигушки. И я начал размышлять над тем, почему рабочим и крестьянам ныне живется хуже, чем в 1927 году. Эти размышления постепенно привели меня к пониманию, что же в реальности представляет собой сталинский социализм.
- И как только вы это поняли, страх перед бесконечностью уступил место другому страху - отнюдь не мистического происхождения?
- Первой попыткой изжить страх бесконечности стала для меня война. В октябре сорок первого года я пошел в ополчение на защиту Москвы. Это было слабо вооруженное ополчение, которое, к счастью, осталось в своих окопах, так как успели подойти дивизии с Дальнего Востока. А в настоящую переделку я попал под Сталинградом.
В первом бою
я был настроен романтически
- Где вам было страшнее - на войне или в мирной советской действительности?
- В мирной советской действительности. Потому что на войне, особенно в первом бою, я был настроен романтически, как Петя Ростов. Но наступил день, когда я испытал лютый, просто животный страх. Это когда наша дивизия попала под бомбежку. Меня охватил ужас, которого раньше я никогда не испытывал. Во мне, я это отчетливо помню, что-то кричало: "Домой, к маме!" Я понимал, что мама моя в Казахстане, в эвакуации, и что я лежу в степи в двух-трех километрах от места, которое бомбят "Хейнкели"; это тяжелые бомбардировщики, они летают на большой высоте и по отдельным солдатам не стреляют. Но справиться с собой я не мог. Я находил в себе силы только лежать, зарывшись в землю. Так продолжалось полчаса, и вдруг мне явилось воспоминание о том, как, будучи подростком, я обнаружил в своей душе какой-то противовес внешней бесконечности. Я сказал себе: "Я же не испугался бездны пространства и времени, так чего я буду бояться нескольких "Хейнкелей". И я почувствовал, что меня накрывает какая-то волна, в которой тонет страх. В течение двух-трех минут этот страх растаял, как в чае кусок рафинада.
- В партию вы на фронте вступили?
- На фронте.
- Без колебаний и сомнений?
- Нет, я внутренне сопротивлялся вступлению в партию. Несколько дней думал, надо ли мне в нее вступать. И решил, что здесь, на войне, это, пожалуй, необходимо.
- А исключили вас когда?
- Меня исключили в сорок шестом. Я тогда служил корреспондентом в дивизионной газете.
- За что исключили?
- За дерзкое заявление о демобилизации.
- Что вы в нем написали?
- Я написал, что эта работа вызывает у меня отвращение.
- Чем?
- Ну тем, например, что я вынужден популяризировать роман Фадеева "Молодая гвардия", а меня тошнит от него.
- Так и написали?
- Так и написал. "Прошу меня демобилизовать, потому что моя работа внушает мне отвращение". То есть я просил не только об увольнении из "дивизионки". Я просил вообще демобилизовать меня из армии.
- И вас демобилизовали?
- Да. И одновременно исключили из партии. В моем военном билете написано: "Исключен за антипартийное заявление".
Лучше три года сидеть, чем всю жизнь дрожать
- После этого вы работали техником треста "Союзэнергомонтаж", киоскером "Союзпечати"... Что дал вам этот опыт?
- Ничего позитивного. Вообще из любой ситуации я всегда извлекал какой-то полезный человеческий опыт, а здесь растерялся. Потому что почувствовал: это тупик. Мне друзья говорили: "Добивайся восстановления в партии, иначе пропадешь".
- И вам захотелось восстановиться?
- Не захотелось. Но я понимал, что иначе - лагерь. И я подавал бумаги. Подавал в две инстанции - в политуправление Красной армии и в ЦК ВКПб. Я это делал против собственной совести, мною двигал страх оказаться за решеткой. Но вскоре выснилось, что мои хлопоты по восстановлению в партию напрасны. Мне Вовка Орлов, которого вызывали куда надо, рассказал, что меня собираются посадить, уже оформляют. И тогда я испытал прилив бодрости. Это был вызов судьбы, и я его принял. Я купил себе футляр для зубной щетки. Я отдал свою старую шинель в мастерскую, чтобы к ней пришили новые карманы взамен истрепанных. И когда меня арестовывали, я надел эту шинель, сунул в карман зубную щетку с футляром - и пошел. Пошел с любопытством. Пошел узнавать новый для меня мир.
- За что вас тогда посадили?
- Меня посадили по постановлению 47 года об изъятии из общества всех антипартийных, антисоветских элементов, отсидевших свой срок и вернувшихся какими-то судьбами в большие города. Я попал в поток "повторников". Много от них услышал о Воркуте, о Колыме... А сидел я три года.
- Это тогда вы пришли к убеждению: "Лучше три года сидеть, чем всю жизнь дрожать"?
- Нет, я пришел к этому значительно раньше - в пору студенчества. Мне, как и всем, было известно, что "особое совещание" имело право своим решением давать три года. А если больше, тогда уж суд.
- Как вам удалось после отсидки "за антисоветскую агитацию" получить работу по специальности?
- Вот как раз по специальности меня никуда и не брали. Я устроился учителем в одну из сельских школ Краснодарского края. Ездил по воскресеньям в Ростов, читал в библиотеке имени Карла Маркса интересные книжки. Туда - на попутной машине, обратно пешком, ночью. В четыре утра я возвращался, а уже в восемь должен был быть на занятиях. Потом состоялся ХХ съезд, после которого я подал заявление о реабилитации. В Москву я вернулся уже реабилитированным и получил работу по договорам в библиотеках общественных наук. Я был младшим научным сотрудником, по сути, библиографом. Потом мне стали давать работу по договорам в секторе информации Института экономики. Для выполнения этой работы мне требовалось посещать Библиотеку Академии наук. И там попадались интересные германоязычные тексты, которые я просматривал. В частности, я очень долго сидел над книгой "Теория центрально-административного хозяйства". Ее автор прежде работал в управлении кожевенной промышленности Третьего рейха, где пришел к выводу, что казенная система экономики превосходна, если надо пошить десять миллионов шинелей, десять миллионов сапог, но она решительно непригодна для удовлетворения разнообразного потребительского спроса. Точно так же, думал я, читая эту книгу, и советская система хозяйствования: она полезна только в чрезвычайных обстоятельствах, в условиях войны, а в мирной жизни никуда не годится.
- Вам не хотелось получить место в солидном научном институте, легально заняться изучением философии, защитить диссертацию?
- Дело в том, что в первые годы после возвращения в Москву у меня вспыхнула любовь к Ирине Игнатьевне Муравьевой. Мне было все равно, где работать, лишь бы побольше времени проводить с ней. Вместе с Ирой мы горячо переживали травлю Пастернака. Я сказал: "Рушенька, давай посмотрим, не наблюдается ли сейчас какое-нибудь движение умов, направленное против советской власти". И я в течение года вел кружок молодежи, такой подпольный семинар.
- Это после трех лет лагерей?!
- Ну, время было оттепельное, шел 58-й год. Да и война меня приучила ничего не бояться. Кстати, и лагерь приучил к этому. Там однажды был случай. Попадаем мы в карантин, где распоряжается какой-то человек, которого я принял за начальника карантина. Оказалось, он просто дневальный. Из заключенных. Бандит. По фамилии Шелкопляс. И я ему делаю замечание: мол, начальник мог бы и поменьше матюкаться. Он был страшно изумлен покушением на свой авторитет. А дело было в бане, я голый стоял. Я - маленький такой, хрупкого сложения, а этот - глыба, громила. Слово за слово, он плюнул в мою сторону, а я, соблюдая некоторую осторожность, плюнул в его сторону, но не стремясь до него доплюнуться. Тогда он поднял табуретку над моей головой, а это верный способ убить. И тут я посмотрел ему в глаза. А глаза у меня иногда бывают сильные, выразительные. Он отбросил табуретку, смазал меня, походя, сапогом по животу, крепко сам себя стукнул о дверную притолоку, чтобы остыть, и вышел. Неохота ему было зарабатывать дополнительный срок на паршивом фраере. Но сразу разнесся слух по лагерю, что чуть не убили выпускника Института истории, философии и литературы. Нашелся еще один человек, который окончил Институт истории, философии и литературы, и он пришел со мной знакомиться. Его фамилия Фильштинский. Он живой еще, ему сейчас тоже 90 лет. Он доктор наук, профессор арабской словесности. А с Шелкоплясом я на следующий день помирился, нас мирил священник, находившийся в том же этапе. Потом я помог Шелкоплясу написать "помиловку" - прошение о помиловании.
Мой антисталинский доклад гулял в самиздате
- Ваш антисталинский доклад, прочитанный в Институте философии, потом разошелся в машинописных копиях, стал достоянием самиздата. Почему доклад наделал столько шума? Ведь о Сталине тогда уже многое было сказано.
- Доклад произвел впечатление, потому что Сталина вновь начали поднимать на щит, и выступить против ползучей реставрации сталинизма - это был поступок. Свой доклад я в течение трех недель обдумывал. Как писал Пастернак, "шатался по улицам и репетировал". И прочитал с блеском. Концовку только изменил. На домашней репетиции мне было сказано, что, если я закончу так, как задумал, меня за ноги стащат с трибуны. А критиковал я Сталина, опираясь на ленинские цитаты. Одна из них была примерно такого содержания: "Раб не виновен в том, что он раб. Но раб, который обожает своего хозяина, это не просто раб, это холоп и холуй". Доклад вызвал страшное раздражение у Семичастного (председателя КГБ. - В.В.). Он два раза звонил в президиум Академии наук, оттуда звонили Юрию Александровичу Леваде, который был секретарем парторганизации Института философии. Левада отвечал, что доклад выдержан в духе решений ХХ и ХХII съездов. Вообще Левада был мужественный человек, и он очень твердо держался.
- Я слышал, что этот доклад чуть было не напечатал Твардовский в "Новом мире".
- Доклад был принят в портфель редакции, но для публикации не предназначался. Было понятно, что напечатать это никто не даст.
- Тогда зачем же в портфель принимали?
- Чтобы легализовать. Одно дело, когда этот текст гуляет в самиздате, и другое - когда он находится в портфеле "Нового мира", главный редактор которого - член ЦК.
- Вы ожидали, что ваш доклад станет антисталинским манифестом думающей интеллигенции?
- Не только ожидал - стремился к этому. Но вслед за мной против политической реабилитации Сталина открыто выступил лишь один человек - Михаил Ильич Ромм. Он после пригласил меня к себе домой, мы с ним долго беседовали. Ромм рассказывал, что, когда он делал фильм "Ленин в 1918 году", он сам дрожал от страха, что к нему ночью придут. И успокоился, только узнав, что Сталину фильм понравился. Это был единственный человек, который откликнулся на мое выступление и одновременно покаялся в том, что в какой-то степени соучаствовал в сталинщине.
Путь к себе и долог, и тернист
- В чем вы сегодня находите духовную опору?
- В созерцании.
- В созерцании чего?
- Ну, например, природы. Она ведь проявление того ощутимого нами внутреннего духа, на котором все в мире держится. После того как астрономы прогнали Бога с неба, Бог находится где-то здесь, в области человеческого сердца, в самой его середке.
- Вы писали философские трактаты, печатали литературоведческие статьи, сочиняли публицистические эссе, издавали, мемуары, читали лекции, участвовали в дискуссиях на самые разные темы... Но если одним словом, чем вы всю жизнь занимались?
- Я собирал себя. Одна моя книжка так и называется - "Собирание себя". Она составилась из лекций, когда-то прочитанных мной в Литературном музее. Я считаю, что молодым людям надо собирать себя. Или, скажу по-другому, идти к себе. Путь к себе и долог, и тернист, но встав на этот путь, уже нельзя повернуть назад.
- Кариша
- Наставник
- Сообщения: 872
- Зарегистрирован: 21 окт 2009, 20:40
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Треск костра
Треск костра… Боже, как я люблю
Этот звук, приводящий к нулю
Все волненья, все мысли, весь шум,
Заполняющий суетный ум.
Утихают тревога и боль.
Все часы превращаются в ноль.
Ноль часов, Больше времени нет.
Есть лишь только мерцающий свет.
Да вот этот единственный звук,
Усмиривший все звуки вокруг.
Ничего. Ноль долгов. Ноль забот.
Круглый ноль – отворившийся вход
В бесконечность, в тот самый провал,
Где мерцает начало начал.
З.Миркина
Треск костра… Боже, как я люблю
Этот звук, приводящий к нулю
Все волненья, все мысли, весь шум,
Заполняющий суетный ум.
Утихают тревога и боль.
Все часы превращаются в ноль.
Ноль часов, Больше времени нет.
Есть лишь только мерцающий свет.
Да вот этот единственный звук,
Усмиривший все звуки вокруг.
Ничего. Ноль долгов. Ноль забот.
Круглый ноль – отворившийся вход
В бесконечность, в тот самый провал,
Где мерцает начало начал.
З.Миркина
- Кариша
- Наставник
- Сообщения: 872
- Зарегистрирован: 21 окт 2009, 20:40
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Зинаида Миркина: Если розу доглядеть до чуда...
I
Но если розу доглядеть до чуда….
А как это не видеть? как это не понять
Откуда эта розовость, откуда,
Каким потоком льется благодать?!
Упругость лепестков … Какая сила
в одном зерне была заключена
и так безмолвно лепестки раскрыла
и держит … держит … Боже, — вот Она!
И как благоухает! неужели
Весь этот вал не опрокинул вас?
И вы не услыхали, как прозрели?..
Но как же так?.. Ведь вот же… Вот сейчас…
II
А если душу доглядеть до Бога …
Но как не видеть?! Как же это — нет?..
Нас в этом мире бесконечно много,
Но если — насквозь, если на просвет …
Но если в грудь волной неодолимой
навзрыд и навзничь … если суждено
до дна себя … О, только бы не мимо,
а в глубину, в которой мы — одно.
I
Но если розу доглядеть до чуда….
А как это не видеть? как это не понять
Откуда эта розовость, откуда,
Каким потоком льется благодать?!
Упругость лепестков … Какая сила
в одном зерне была заключена
и так безмолвно лепестки раскрыла
и держит … держит … Боже, — вот Она!
И как благоухает! неужели
Весь этот вал не опрокинул вас?
И вы не услыхали, как прозрели?..
Но как же так?.. Ведь вот же… Вот сейчас…
II
А если душу доглядеть до Бога …
Но как не видеть?! Как же это — нет?..
Нас в этом мире бесконечно много,
Но если — насквозь, если на просвет …
Но если в грудь волной неодолимой
навзрыд и навзничь … если суждено
до дна себя … О, только бы не мимо,
а в глубину, в которой мы — одно.
- Манка небесная
- Наставник
- Сообщения: 1243
- Зарегистрирован: 11 июн 2009, 09:06
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Эту историю я прочла
http://lvoropaeva.livejournal.com/74145 ... e#comments
В подъезде нашего дома жила бабушка. Бабушка Люба. Ей было 97 лет. Милая, приятная старушка, всегда в хорошем настроении, улыбчивая и приветливая. Для меня она – Просветленный Лидер. Спокойно! Я в с своём уме, и не падала ниц, когда видела её, сидящей на скамеечке около подъезда. Объясню почему я так думаю.
Сначала бабушка Люба украсила подоконники на нашем этаже в нашем подъезде горшками с цветами. Красиво. На следующий день самые яркие цветы, те, что с бутонами, украли, и около метро можно было увидеть прытких торговцев с горшками с бабушкиными цветами. Соседи решили поставить замок и домофон на входную дверь. А она повесила на стены рамки с изречениями великих, пробуждающие совесть и действующие, как заповеди. И снова поставила цветы на подоконник. Уютно.
В подъезд стали проникать шумные подростки. Бабушка Люба вышла и … предложила им воды или чаю. Они долго смеялись. Пообрывали цветы, и перевернули рамки.
На следующий день, она снова поставила цветы, вернула рамкам прежний вид и положила на подоконник книги. Классику. Пришли подростки. Галдели, шумели. Она вышла и … предложила им чаю со своими плюшками, аппетитными и вкусно пахнущими. Ребята не смогли отказаться. И даже уволокли с собой книги с обещанием прочитать. Цветы они не тронули, рамки тоже.
На следующий день она вынесла пластиковую бутылку с водой, чтобы каждый, кто решил позаботиться о цветах, смог полить. И … новые книги. Вечером пришли подростки, обливали друг друга водой, хохотали и галдели. Бабушка снова вышла к ним и предложила чаю, плюшек, забрала бутылку, наполнила её водой и попросила их полить цветы.
Ребята стали приходить в подъезд каждый день, соседи возмущались, даже как-то вызвали милицию, но бабушка сказала, что это мол к ней, её ученики пришли за книжками, раздала при милиционерах книги растерянным подросткам и проводила милицию «С богом!» .
В подъезде появился шкаф с книгами. И рядом объявление: » Просьба! Если есть у вас дома интересные и важные книги, уже прочитанные вами, поделитесь! Будьте добры! А те, кто взял почитать, пожалуйста, верните для тех, кому так же это может быть нужно и важно!« Шкаф заполнился книгами. Цветы появились на подоконниках на всех этажах. Красивые рамки с цитатами тоже. Каждый вечер входную дверь в подъезд стали оставлять открытой. Вечером можно было увидеть на лестницах подростков, читающих книги. Бабушка положила на подоконник несколько фонариков, чтобы им было удобнее читать. Дети сидели в подъезде с включенными фонариками, и в нем было светлее, чем обычно.
Бабушка умерла. На первом этаже нашего дома открыли Клуб для детей и подростков. С библиотекой и цветами на подоконниках. Символом Клуба стал фонарик…
- chona
- Стажер
- Сообщения: 106
- Зарегистрирован: 07 мар 2011, 08:41
- Пол: Женский
- Контактная информация:
Re: Светлые люди планета Земля
Манка небесная, спасибо! Удивительная история!
Если Бог с тобой, чего ты боишься? Если не с тобой, на что ты можешь надеяться?
- Манка небесная
- Наставник
- Сообщения: 1243
- Зарегистрирован: 11 июн 2009, 09:06
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
О да, chona, удивительная. Такие люди вдохновляют сразу тоже хочется сделать что-нибудь хорошее начиталась и пошла отмыла зеркала в лифте, а когда дочка вечером сказала, что у нас в лифтах зеркала новые повесели, мне было так весело теперь хочу вовлечь соседей в шефство пока над лифтами.chona писал(а):Манка небесная, спасибо! Удивительная история!
Знаете про теорию разбитых окон, хоть это и не совсем в тему,
- Манка небесная
- Наставник
- Сообщения: 1243
- Зарегистрирован: 11 июн 2009, 09:06
- Пол: Женский
Re: Светлые люди планета Земля
Зинаида Миркина: «Полюби Его всем сердцем и делай все, что хочешь…»
Два этих имени всегда вместе — поэт Зинаида Миркина и философ Григорий Померанц. Их союз длился больше полувека. Зимой 2013 года Григорий Померанц ушел из жизни.
В книгах, телеэфире, на своих семинарах Померанц и Миркина открыто и просто говорили о том, про что у нас публично говорить не принято, — о чувстве живого Бога. Оказалось, такой разговор очень нужен людям в наше смутное время.
— Зинаида Александровна, на вопрос «Верите ли вы в Бога?» — вы даете весьма озадачивающий ответ…
— Просто повторяю слова преподобного Силуана Афонского: «Я не верю в Бога, я Его знаю». Для меня чувство Бога — это переживание, опыт сердца, ощущение связи с целостной Вселенной.
Это значит, что я — не случайная песчинка, которая явилась из какой-то бессмыслицы и в бессмыслицу уйдет. Я не сирота в этом пустом и холодном мире. Бог для меня не абстракция, а живая реальность.
Когда глубоко живешь, нельзя не почувствовать, хотя бы смутно, своей связи с бесконечностью. Прежде всего это обжигающее чувство: всё — живое. Не только человек, не только животные, нет, всё — деревья и небо, река и море, и свет…
— А мы относимся к миру как к мертвому. Да и о Боге вспоминаем в несчастье. Сегодня почти все похороны знаменитостей проходят с отпеванием в церкви…
— Мы ничего не знаем о чужой душе… Но вы правы, считаться верующим стало модным. Наша страна была резко атеистической, стала резко обрядовой. Мы стремительно превращаемся в общество потребления. И Бог как бы включается в обойму благополучия: есть семья, квартира, машина, надо бы еще пойти покреститься.
— Но трудно бывшему советскому человеку познать Бога.
— Всегда и всем трудно. Есть притча: Бог устал от людских безобразий и спросил у архангелов, куда понадежнее спрятаться от нас? Ему ответили: «Спрячься в сердце человеческом, туда люди реже всего заглядывают».
— А как это познание началось для Вас?
— Мне было 19 лет, я училась в университете, выросла в атеистической семье, отец был старым большевиком. Как и многих в юности, меня мучили «проклятые» вопросы. Я видела, сколько безумной жестокости творится в мире (только что закончилась война), я не понимала, зачем так устроен мир и зачем жить, если я ничего не могу изменить? В моем характере есть привычка — всегда и во всем винить саму себя. Я чувствовала себя виноватой даже перед влюбленным в меня юношей за то, что не могла ему ответить. Страдала с полнейшей искренностью, и жизнь от всех этих «вин» и безответных вопросов становилась невыносимой. Впоследствии я поняла, что тем самым я будто протирала душу, как бумагу протирают ластиком, и дотерла… до дыр. Душа стала как бы сквозной и открылась главному.
Это было на даче. Прошла гроза, выглянуло солнце, я открыла балкон и вдруг знакомая ель (она была вся в дождевых каплях) вспыхнула тысячами маленьких солнц. Небывалый свет будто пронзил меня, и вне всякой логики я пришла к уверенности, что творец этой красоты — совершенен. Мои физические глаза не видели ничего, кроме сияющей ели. Но внутренним зрением я почувствовала на себе взгляд, в котором была бесконечная любовь и в то же время полный покой. Беспредельная любовь ко мне и совершенный покой за меня, что бы со мной ни случилось.
Бог из внешнего пространства одним рывком переместился в мою внутреннюю глубину. Из чужого, другого существа, которому я не могла раньше молиться, Он превратился в мою собственную бесконечность. Так, еще не прочитав слов о том, что царствие Божие внутри нас, я смутно ощутила это «царствие» в своем собственном опыте.
Из записок Г.С. Померанца
«…Такое чувство Паскаль пережил втайне, и это стало известно после его смерти из записки, зашитой в подкладке его камзола. Он пережил некий огонь, чувство внутреннего света… Тут важны не идеи, а само это чувство, что в глубине сознания и сердца есть какая-то сила, не менее бесконечная, чем время и пространство. Чувство этой внутренней силы рождает метафизическое бесстрашие. Опираясь на него, можно вести себя смело и под огнем, и во многих ситуациях, требующих гражданского мужества.
Я сам испытал это чувство возле поселка, на который сыпались бомбы, и «хенкели» перестали меня страшить. Через две минуты я встал и уверенно пошел, куда нужно».
— После того потрясения вы тяжело заболели. Расплата за чудо?
— Заболела я ТОЛЬКО через два года. Пять лет была прикована к постели, и как раз то переживание дало мне силы, чтоб выжить. У меня, знаете, будто выросли крылья. Я находила в Евангелии все, чего жаждала душа. И хлынули стихи, все они были о любви к Богу. Мне хотелось поделиться с людьми тем, что я пережила. Правда, оказалось, что моим близким, дорогим людям это было не очень нужно. Так что пришлось прятать «крылья» под платье.
Бог всегда с нами и открывается Он человеку самым неожиданным образом, кому-то в тюремной камере, кому-то во время жатвы… И я убеждена, что Он дает каждому возможность начать новую глубокую жизнь. Встреча с Сущим может произойти, только когда отбросишь все суетное, второстепенное и доверишься той непостижимой силе, которая создала жизнь, создала нас. Какой-то могучий ветер вдруг вырвет из привычного, обыденного и поставит перед вечными вопросами: откуда мы явились? где мы были до момента рождения? куда мы уйдем? зачем мы проделываем наш жизненный путь? Человек может обезуметь или в испуге отшатнуться от обступившей его Бесконечности. Но может и преодолеть испуг, дать сердцу раскрыться, тогда весь мир для него преобразится.
Из записок Г.С. Померанца
«…Невозможно свершить поворот круто, сразу. Но вполне мыслимо постепенно вращивать в суету дел и развлечений паузу созерцания, паузу тишины… Вся эта телевизионная псевдокультура приучает человека не вглядываться в себя, не задумываться о чем-то слишком сложном. Отрывает его от глубины, приучает жить в постоянном шуме, и люди так привыкают к этому шуму, что даже пойти гулять не могут без того, чтобы не заткнуть уши наушниками с каким-нибудь тамтамом».
— Григорий Соломонович любил вспоминать слова князя Мышкина: «Разве можно видеть дерево и не быть счастливым?» А вы обычно добавляли: «Разве можно видеть, как прекрасно создано дерево, и не верить в существование Бога!»
— Знаете, деревья наполнены Богом, а мы — самими собой и потому порой не слышим, как Бог разговаривает с нами через свое творение. Вглядывание в природу — это и есть вглядывание в свою собственную глубину. В такие молитвенные минуты мы подключаемся к Вечности, она-то и дает нам энергию. Без этих минут мы просто лишаем себя источника сил.
Из записок Г.С. Померанца
«…Только в тишине созерцания исчезает запутанность в частностях, мир видится в целом и становится яснее, куда идти. Это можно воспитывать в детском саду, в первых классах школы… Отрешенность и созерцание должны стать частью одного большого ритма жизни. Какой-то минимум тишины необходимо вернуть каждому человеку, иначе человечество не найдет выхода из современной запутанности и погибнет в серии конфликтов».
— Вы написали вместе с Померанцем книгу «Великие религии мира». Вы сами какую религию исповедуете?
— Я уважаю все мировые религии. На мой взгляд, это окна, разные по форме и прозрачности, а свет в них проникает из единого источника. Но не дай бог спутать окно с самим светом. Тогда возникает гордыня вероисповедания, и она ничуть не лучше личной гордыни.
Что касается меня, то моим «окном» или «дверью» является Христос. Я бесконечно Его люблю, хотя знаю, что если судить о Христе по внешним результатам, можно счесть Его… неудачником. Ведь больше двух тысячелетий прошло, а человечество так и не следует его заповедям. А уж сегодня мы живем так, что наши души просто не успевают за нами. И мир как будто по-прежнему лежит во зле…
Но почему, несмотря на все, творимое людьми, в миллионах душ третье тысячелетие живет Христос? Люди, живущие по заповедям Христа, не переводятся, причем их становится все больше среди всех народов мира. На них-то мир и держится.
— Как понимать ваши слова: «Мы должны помочь Богу… помочь нам»?
— В современном мире многие нравственные ценности просто рухнули. Распятие Христа продолжается, но распиная Христа, мы ведь уничтожаем самих себя. Бог, конечно, страдает за нас, но Он ведь страдает и в нас. Это, может быть, то самое трудное и главное, что мы должны почувствовать. Он дал нам свободу воли, у каждого из нас есть выбор: созидать свою жизнь, вступая в сотворчество с Богом, или — разрушать. Но суть в том, что помочь нам, спасти нас помимо нашей воли, без нашего участия Бог не может. А мы без конца предъявляем претензии: как Он допустил то-то и то-то?
Помочь Богу, а это значит — себе, на самом деле просто: полюби Его всем сердцем и делай все, что хочешь. Внешний закон тут необязателен. Ибо у любящего есть закон внутренний, записанный в его сердце. Истинно любящий Бога просто не захочет делать зла. Это невозможно для него.
— Мне довелось встретить в жизни нескольких глубоко верующих людей. Все они, несмотря на нелегкие судьбы, чувствовали себя совершенно счастливыми. Валерия Дмитриевна Пришвина, жена Михаила Михайловича, говорила: «Я ничего не боюсь — ни старости, ни болезней, единственное, что меня страшит, это потерять ощущение жизни как Тайны». Рядом с нею все мы чувствовали дыхание этой Тайны.
— Хорошо, когда встречается духовный поводырь. Но если даже не случится такой встречи, а есть только духовная жажда — когда Бог будет человеку по-настоящему нужен, Он ему откроется. Он ведь всегда с нами.
Из записок Г.С. Померанца
• «Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в битву за добро, за истину, за справедливость…»
• «Темное облако, из которого на нас сыплются молнии, создали мы сами. Наше дыхание творит атмосферу, в которой начинается любое событие».
• «Каждому из нас даны только осколки истины, и бессмысленно спорить, чей осколок больше».
• «Стиль полемики важнее предмета полемики, важнее правоты в споре».
• «Счастье — не кошелек на дороге. Оно открывается изнутри, и чтобы оно открылось, нужно было пережить все прошлое, все неудачи, в которых сбывалась душа».
Два этих имени всегда вместе — поэт Зинаида Миркина и философ Григорий Померанц. Их союз длился больше полувека. Зимой 2013 года Григорий Померанц ушел из жизни.
В книгах, телеэфире, на своих семинарах Померанц и Миркина открыто и просто говорили о том, про что у нас публично говорить не принято, — о чувстве живого Бога. Оказалось, такой разговор очень нужен людям в наше смутное время.
— Зинаида Александровна, на вопрос «Верите ли вы в Бога?» — вы даете весьма озадачивающий ответ…
— Просто повторяю слова преподобного Силуана Афонского: «Я не верю в Бога, я Его знаю». Для меня чувство Бога — это переживание, опыт сердца, ощущение связи с целостной Вселенной.
Это значит, что я — не случайная песчинка, которая явилась из какой-то бессмыслицы и в бессмыслицу уйдет. Я не сирота в этом пустом и холодном мире. Бог для меня не абстракция, а живая реальность.
Когда глубоко живешь, нельзя не почувствовать, хотя бы смутно, своей связи с бесконечностью. Прежде всего это обжигающее чувство: всё — живое. Не только человек, не только животные, нет, всё — деревья и небо, река и море, и свет…
— А мы относимся к миру как к мертвому. Да и о Боге вспоминаем в несчастье. Сегодня почти все похороны знаменитостей проходят с отпеванием в церкви…
— Мы ничего не знаем о чужой душе… Но вы правы, считаться верующим стало модным. Наша страна была резко атеистической, стала резко обрядовой. Мы стремительно превращаемся в общество потребления. И Бог как бы включается в обойму благополучия: есть семья, квартира, машина, надо бы еще пойти покреститься.
— Но трудно бывшему советскому человеку познать Бога.
— Всегда и всем трудно. Есть притча: Бог устал от людских безобразий и спросил у архангелов, куда понадежнее спрятаться от нас? Ему ответили: «Спрячься в сердце человеческом, туда люди реже всего заглядывают».
— А как это познание началось для Вас?
— Мне было 19 лет, я училась в университете, выросла в атеистической семье, отец был старым большевиком. Как и многих в юности, меня мучили «проклятые» вопросы. Я видела, сколько безумной жестокости творится в мире (только что закончилась война), я не понимала, зачем так устроен мир и зачем жить, если я ничего не могу изменить? В моем характере есть привычка — всегда и во всем винить саму себя. Я чувствовала себя виноватой даже перед влюбленным в меня юношей за то, что не могла ему ответить. Страдала с полнейшей искренностью, и жизнь от всех этих «вин» и безответных вопросов становилась невыносимой. Впоследствии я поняла, что тем самым я будто протирала душу, как бумагу протирают ластиком, и дотерла… до дыр. Душа стала как бы сквозной и открылась главному.
Это было на даче. Прошла гроза, выглянуло солнце, я открыла балкон и вдруг знакомая ель (она была вся в дождевых каплях) вспыхнула тысячами маленьких солнц. Небывалый свет будто пронзил меня, и вне всякой логики я пришла к уверенности, что творец этой красоты — совершенен. Мои физические глаза не видели ничего, кроме сияющей ели. Но внутренним зрением я почувствовала на себе взгляд, в котором была бесконечная любовь и в то же время полный покой. Беспредельная любовь ко мне и совершенный покой за меня, что бы со мной ни случилось.
Бог из внешнего пространства одним рывком переместился в мою внутреннюю глубину. Из чужого, другого существа, которому я не могла раньше молиться, Он превратился в мою собственную бесконечность. Так, еще не прочитав слов о том, что царствие Божие внутри нас, я смутно ощутила это «царствие» в своем собственном опыте.
Из записок Г.С. Померанца
«…Такое чувство Паскаль пережил втайне, и это стало известно после его смерти из записки, зашитой в подкладке его камзола. Он пережил некий огонь, чувство внутреннего света… Тут важны не идеи, а само это чувство, что в глубине сознания и сердца есть какая-то сила, не менее бесконечная, чем время и пространство. Чувство этой внутренней силы рождает метафизическое бесстрашие. Опираясь на него, можно вести себя смело и под огнем, и во многих ситуациях, требующих гражданского мужества.
Я сам испытал это чувство возле поселка, на который сыпались бомбы, и «хенкели» перестали меня страшить. Через две минуты я встал и уверенно пошел, куда нужно».
— После того потрясения вы тяжело заболели. Расплата за чудо?
— Заболела я ТОЛЬКО через два года. Пять лет была прикована к постели, и как раз то переживание дало мне силы, чтоб выжить. У меня, знаете, будто выросли крылья. Я находила в Евангелии все, чего жаждала душа. И хлынули стихи, все они были о любви к Богу. Мне хотелось поделиться с людьми тем, что я пережила. Правда, оказалось, что моим близким, дорогим людям это было не очень нужно. Так что пришлось прятать «крылья» под платье.
Бог всегда с нами и открывается Он человеку самым неожиданным образом, кому-то в тюремной камере, кому-то во время жатвы… И я убеждена, что Он дает каждому возможность начать новую глубокую жизнь. Встреча с Сущим может произойти, только когда отбросишь все суетное, второстепенное и доверишься той непостижимой силе, которая создала жизнь, создала нас. Какой-то могучий ветер вдруг вырвет из привычного, обыденного и поставит перед вечными вопросами: откуда мы явились? где мы были до момента рождения? куда мы уйдем? зачем мы проделываем наш жизненный путь? Человек может обезуметь или в испуге отшатнуться от обступившей его Бесконечности. Но может и преодолеть испуг, дать сердцу раскрыться, тогда весь мир для него преобразится.
Из записок Г.С. Померанца
«…Невозможно свершить поворот круто, сразу. Но вполне мыслимо постепенно вращивать в суету дел и развлечений паузу созерцания, паузу тишины… Вся эта телевизионная псевдокультура приучает человека не вглядываться в себя, не задумываться о чем-то слишком сложном. Отрывает его от глубины, приучает жить в постоянном шуме, и люди так привыкают к этому шуму, что даже пойти гулять не могут без того, чтобы не заткнуть уши наушниками с каким-нибудь тамтамом».
— Григорий Соломонович любил вспоминать слова князя Мышкина: «Разве можно видеть дерево и не быть счастливым?» А вы обычно добавляли: «Разве можно видеть, как прекрасно создано дерево, и не верить в существование Бога!»
— Знаете, деревья наполнены Богом, а мы — самими собой и потому порой не слышим, как Бог разговаривает с нами через свое творение. Вглядывание в природу — это и есть вглядывание в свою собственную глубину. В такие молитвенные минуты мы подключаемся к Вечности, она-то и дает нам энергию. Без этих минут мы просто лишаем себя источника сил.
Из записок Г.С. Померанца
«…Только в тишине созерцания исчезает запутанность в частностях, мир видится в целом и становится яснее, куда идти. Это можно воспитывать в детском саду, в первых классах школы… Отрешенность и созерцание должны стать частью одного большого ритма жизни. Какой-то минимум тишины необходимо вернуть каждому человеку, иначе человечество не найдет выхода из современной запутанности и погибнет в серии конфликтов».
— Вы написали вместе с Померанцем книгу «Великие религии мира». Вы сами какую религию исповедуете?
— Я уважаю все мировые религии. На мой взгляд, это окна, разные по форме и прозрачности, а свет в них проникает из единого источника. Но не дай бог спутать окно с самим светом. Тогда возникает гордыня вероисповедания, и она ничуть не лучше личной гордыни.
Что касается меня, то моим «окном» или «дверью» является Христос. Я бесконечно Его люблю, хотя знаю, что если судить о Христе по внешним результатам, можно счесть Его… неудачником. Ведь больше двух тысячелетий прошло, а человечество так и не следует его заповедям. А уж сегодня мы живем так, что наши души просто не успевают за нами. И мир как будто по-прежнему лежит во зле…
Но почему, несмотря на все, творимое людьми, в миллионах душ третье тысячелетие живет Христос? Люди, живущие по заповедям Христа, не переводятся, причем их становится все больше среди всех народов мира. На них-то мир и держится.
— Как понимать ваши слова: «Мы должны помочь Богу… помочь нам»?
— В современном мире многие нравственные ценности просто рухнули. Распятие Христа продолжается, но распиная Христа, мы ведь уничтожаем самих себя. Бог, конечно, страдает за нас, но Он ведь страдает и в нас. Это, может быть, то самое трудное и главное, что мы должны почувствовать. Он дал нам свободу воли, у каждого из нас есть выбор: созидать свою жизнь, вступая в сотворчество с Богом, или — разрушать. Но суть в том, что помочь нам, спасти нас помимо нашей воли, без нашего участия Бог не может. А мы без конца предъявляем претензии: как Он допустил то-то и то-то?
Помочь Богу, а это значит — себе, на самом деле просто: полюби Его всем сердцем и делай все, что хочешь. Внешний закон тут необязателен. Ибо у любящего есть закон внутренний, записанный в его сердце. Истинно любящий Бога просто не захочет делать зла. Это невозможно для него.
— Мне довелось встретить в жизни нескольких глубоко верующих людей. Все они, несмотря на нелегкие судьбы, чувствовали себя совершенно счастливыми. Валерия Дмитриевна Пришвина, жена Михаила Михайловича, говорила: «Я ничего не боюсь — ни старости, ни болезней, единственное, что меня страшит, это потерять ощущение жизни как Тайны». Рядом с нею все мы чувствовали дыхание этой Тайны.
— Хорошо, когда встречается духовный поводырь. Но если даже не случится такой встречи, а есть только духовная жажда — когда Бог будет человеку по-настоящему нужен, Он ему откроется. Он ведь всегда с нами.
Из записок Г.С. Померанца
• «Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в битву за добро, за истину, за справедливость…»
• «Темное облако, из которого на нас сыплются молнии, создали мы сами. Наше дыхание творит атмосферу, в которой начинается любое событие».
• «Каждому из нас даны только осколки истины, и бессмысленно спорить, чей осколок больше».
• «Стиль полемики важнее предмета полемики, важнее правоты в споре».
• «Счастье — не кошелек на дороге. Оно открывается изнутри, и чтобы оно открылось, нужно было пережить все прошлое, все неудачи, в которых сбывалась душа».
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 2 гостя